— Кого это ты хочешь навестить, девочка? — спросил человек, который стоял, прислонившись к двери покойницкой.

— Мою маму, — ответила торопливо Фелисита.

— Она уже здесь разве? А кто она была?

— Жена фокусника.

— Ах, это погибшая лет пять тому назад в ратуше?.. Она лежит вон там, около угла церкви.

Маленькая покинутая девочка стояла у могильной насыпи, покрывавшей ту, о которой она всегда вспоминала. Могилы кругом были ухожены. Большинство из них пестрело разноцветными астрами. Только узкая полоса у ног ребенка поросла сухой, выжженной травой и пышно разросшимся пыреем, а неосторожные люди протоптали через нее тропинку. Земля осела, а вместе с ней осел и простой белый камень в ногах запущенной могилы, на котором большими черными буквами было написано: «Мета Орловская». У этого камня и села Фелисита.

— Милая мама, — шептала она, — ты не можешь меня видеть, а я тут, у тебя! И хотя Бог не хочет тебя знать, Он тебе не подарил ни одного цветочка и никто не заботится о тебе, я тебя люблю, и всегда буду приходить сюда! Я хочу любить только тебя одну, даже Бога не хочу любить, потому что Он так строг и не добр к тебе!

Это была первая молитва ребенка на могиле умершей матери. Подул легкий ветерок, и астры начали кивать своими нежными головками грустному ребенку, а в сухой траве раздался тихий шепот.

Фелисита не знала, сколько времени просидела она в задумчивости на кладбище. Когда девочка вернулась домой, входная дверь еще не была заперта. Она проскользнула в прихожую, но тотчас же испуганно остановилась, так как дверь в комнату дяди была широко открыта, и оттуда доносился голос Иоганна.

Страх перед этим резким голосом и неумолимыми серыми глазами приковал Фелиситу к полу — она не могла пройти мимо двери.

— Ты совершенно права, мама, — говорил Иоганн, — лучше всего было бы пристроить это маленькое несносное существо в какую-нибудь порядочную семью ремесленника. Но папа пишет в этом неоконченном письме, что он ни за что не отпустит ребенка из своего дома и поручает мне заботы о нем. Я не хочу критиковать образ действий моего отца, но если бы он знал, как мне невыразимо противен тот класс людей, из которого происходит ребенок, он избавил бы меня от этого опекунства.

— Ты не знаешь, чего ты от меня требуешь, Иоганн! — с досадой возразила вдова. — В течение пяти долгих лет я была вынуждена молча терпеть около себя это покинутое Богом создание. Я больше не могу!

— Тогда нам не остается другого выхода, как искать отца ребенка с помощью объявлений.

— Много это даст! — с сарказмом заметила госпожа Гельвиг. — Он благодарит Бога, что отделался от лишнего рта! Доктор Бем сказал мне, что, насколько ему известно, этот человек писал сюда только один раз, и то давно. Неужели ты хочешь, чтобы мы продолжали еще столько лет платить за это совершенно чужое нам существо? Она берет уроки французского языка, рисования...

— Нет, этого мне и в голову не приходило! — живо прервал ее Иоганн. — Современное женское воспитание приводит меня в ужас... Таких женщин, как ты, — настоящих христианок, никогда не переступающих поставленных им границ, скоро уже не будет... Приучи девчонку к домашней работе и заставь ее слушаться. Я рассчитываю на тебя. С твоей сильной волей...

В это время дверь комнаты отворилась еще шире и оттуда выскочил Натанаэль, вероятно, соскучившийся во время этого разговора. Фелисита прижалась к стене, но он увидел ее и бросился к ней, как хищная птица.

— Не прячься, это не поможет! — крикнул он и так сильно сжал ей руку, что она вскрикнула. — Ты пойдешь сейчас к маме и расскажешь ей проповедь! Что, не можешь? Ты не была на скамьях для школьников, я нарочно смотрел... А какой у тебя вид! Мама, посмотри-ка на ее платье!

Он потащил упиравшуюся девочку к двери.