Тогда Нэнси схватила тлеющую доску, которая упала почти рядом с ними, когда обрушилась крыша, и бросилась вперед, тыча ею в оскаленные морды псов, пока те не обратились в бегство.

Сзади донесся вопль Герберта:

— Воды!.. Мои глаза!..

Нэнси склонилась над обмякшим, горько причитающим профессором.

— Я дам вам воды, — пообещала она, — если вы скажете, где золотой конь.

— Хорошо, хорошо, — со стоном проговорил Герберт. — За домом, под большим валуном. Только дайте воды, пока я не ослеп. Бидон в машине, позади водительского сиденья. Я держу в нем воду для собак.

Нэнси поспешила к фургону. Через минуту Герберт уже промывал глаза.

— Кажется, я вижу, — с облегчением произнес он.

Нэнси крепко связала профессору руки за спиной поводком, который нашла в машине.

— Не знаю точно, что было в медальоне Су Линь, — тихо сказала она Джорджи, — но, судя по запаху, это кайенский перец.

Герберт угрюмо показал Нэнси и Джорджи место, где, по его словам, был зарыт золотой конь. Девушки оставили его сидеть на земле и отыскали в сарайчике вблизи от дома пару лопат. Напрягшись, они кое-как сдвинули валун с места и в колеблющемся свете догорающего пожара принялись копать.

— Есть! — воскликнула Нэнси: ее лопата ударилась о какой-то твердый предмет. Она осторожно извлекла из земли сверток: в грязной мешковине было что-то очень тяжелое.

Переглянувшись с Джорджи, она развернула мешковину. Да, в ней был золотой конь. Нэнси поднесла статуэтку к глазам и долго ее рассматривала. Гладкий крутой круп и рубиновая уздечка сверкали в отблесках пламени.

— Его и не отличишь от того, поддельного, — удивленно сказала Джорджи.

— Внешне, может, и не отличишь, — ответила Нэнси, — но у подлинного — своя история, которую нельзя скопировать. Интересно, — добавила она, помолчав, — сколько людей рисковали на протяжении веков жизнью, чтобы завладеть этим шедевром.

Было далеко за полночь, когда Нэнси и Джорджи доставили Герберта в полицейский участок Клинтон-парка. Профессор выглядел усталым и осунувшимся, лицо у него было выпачкано сажей. В глазах, все еще красных, слезящихся, застило выражение злобы, смешанной со страхом.

Дежурный сержант позвонил лейтенанту Хиггинсу домой, и тот сказал, что немедленно выезжает.

— Надеюсь, этот-то настоящий? — заметил он полчаса спустя, принимая золотого коня из рук Нэнси. К тому моменту Нэнси поведала ему о той неблаговидной роли, которую сыграл в этом деле Герберт, и передала копию письма Шарпу.

Лейтенант Хиггинс внимательно прочитал письмо.

— Что ж, похоже, причастность Герберта к преступлению можно считать доказанной, — сказал он. — Что же касается Шарпа, это ужасно скользкий тип. Его имя не раз всплывало в делах о краже драгоценностей. У нас даже нет описания его внешности; единственное, что дает нам это письмо, — адрес до востребования. Я сомневаюсь, что нам удастся многого добиться от Герберта, во всяком случае — сейчас. — Он улыбнулся Нэнси и спросил: — У вас нет каких-нибудь идей?

Нэнси поправила на плече ремешок сумки, собираясь уходить.

— Боюсь, что сейчас нет, — ответила она. — Но если что-нибудь придет в голову, я вам сообщу.

— Минуточку, — окликнул ее лейтенант Хиггинс, когда она направилась к двери. — Как вы отнесетесь к тому, чтобы принять участие в операции… если мы сумеем быстро ее подготовить?

— Конечно, с большим удовольствием, — согласилась Нэнси. — Сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам поймать преступника.