‑ Скажи, Хадиджа, кто, по‑твоему, этот урод?

Мгновение Хадиджа внимательно смотрела на Хлою, а потом подошла к ней и крепко обняла. Она убаюкивала ее, гладя по волосам. А потом увлекла за собой на кухню; готовя горячий шоколад, она объяснила Хлое теорию, которую придумала, пока та прогоняла свой страх с помощью «Сюиты для виолончели» Баха.

‑ Я уверена, что в это замешан мой брат. Если случилась неприятность, значит, без Фарида не обошлось.

‑ Но звонил не Фарид.

‑ Это был один из тех типов, что постоянно вертятся вокруг него. Может быть, Фарид и волк, но не волк‑одиночка, поверь мне. В нем уживаются два человека. Дьявол и соблазнитель. Они чередуются. Так продолжалось все мое детство. Мой брат сумасшедший. Но выглядит как нормальный человек.

‑ Перестань, это меня совсем не успокаивает.

‑ Я хочу, чтобы ты знала одно, Хлоя.

‑ Что?

‑ Я не боюсь Фарида. Мы с ним одной крови, и во мне та же сила. К тому же я родилась раньше, чем он. Мы боролись в чреве матери, но он проиграл. И так будет всегда.

‑ Я думала, что близнецам ничего не остается, кроме как любить друг друга.

‑ Хуже всего то, что я его люблю. Но это не мешает мне видеть, каков он на самом деле, и презирать себя за эту любовь.

‑ А если это он?

‑ Ты о Ванессе?

‑ Да. Ты бы пошла в полицию?

‑ Я никогда не сдам своего брата полиции. Что бы ни случилось.

Они вошли в святая святых Максима; Ингрид заметно волновалась. Ей нравилось все, что она видела вокруг. Ее удивляло только одно: на стенах не было ни единой фотографии. Вовсе не таким представлялось ей жилище бывшего фоторепортера. Что до Лолы, казалось, интерьер квартиры ее совсем не интересовал. Она видела лишь цель: получить ответы на свои вопросы. И в то же время ее волнение было почти осязаемым.

Максим достал из шкафа большую папку для рисования, открыл ее на столе и показал оригинальные рисунки к комиксам. Работа, выполненная черной тушью. Тонкие и мощные штрихи. Подростки в мегаполисе, где смешалась традиция и современность. Ингрид узнала Токио, его скоростные трассы, поезда, столбы, протянувшие над переулками сети проводов, его завораживающе уродливые многоэтажки, растущие как грибы, его деревенские кварталы, его обитателей: велосипедистов на тротуарах, уличных продавцов сладкого картофеля. И толпу повсюду. На вокзалах, в магазинах, на перекрестках. И одиночество. Ринко Ямада‑Дюшан, видимо, была очень сильной женщиной, раз могла говорить об одиночестве.

‑ «Отаку» ‑ шедевр Ринко, ‑ нарушил молчание Максим. ‑ Она не боялась работать над скользкими сюжетами.

‑ Что значит «отаку»? ‑ спросила Лола.

‑ «Тот, кто прячется в доме». Отаку ‑ это молодой человек, который отказывается становиться взрослым. Он запирается у себя дома, забывает реальность и живет лишь ради своей страсти.

‑ Какой?

‑ Моделирование, коллекция часов, трусики лицеисток, видеопорнография и все в таком духе.

‑ По‑моему, здесь налицо некоторая склонность к фетишизму, нет?

‑ Несомненно. Кроме того, там существует целый рынок, связанный с кумирами. Фотографии, диски, куклы, изображающие молодых певиц и актрис.

‑ У нас такое тоже встречается.

‑ В Японии все сложнее. Если «отаку» отказывается от ограничений, налагаемых жизнью в обществе, то японское общество его не забывает и продает ему все, что он любит. Этот циничный меркантилизм и высмеивается в комиксе Ринко.