Чувствуя, как наливается жаром лицо, забыв, что на ней надет магнитный комбинезон для сна - в общем точно такой же, какой она носит днем, - Лена схватила первую подвернувшуюся под руки одежду и начала натягивать на себя. Это был спецкостюм для силовых гимнастических упражнений, сработанный из дерюги в сантиметр толщиной.

Вспыхнул сигнальный огонек. Кто-то вызывал ее. Продолжая лихорадочно одеваться и не глядя в сторону Венты, Лена нажала кнопку согласия на разговор (без такого ответа к находившимся в каютах мог обращаться только общий дежурный, причем видеосвязи с каютами вообще не было). И тотчас загремел голос Веры Карцевадзе:

- Послушай, Ленок! У меня - чертовщина из чертовщин! Самая настоящая!

- Что у тебя? О чем ты говоришь? Что у тебя там случилось? - прерывающимся голосом спросила Лена.

- Лежу в кольцевом коридоре, - продолжала Карцевадзе. Честное слово! Под вентиляционной трубой!.. Проснулась, подумала, что надо добираться до ванной... И глядь - лежу в коридоре. Под трубой. - Она помолчала. - Впрочем, стоп. Я разобралась. Надо мной балдахин из эластичного феррилита. Ну да! Штучки проклятого Венты! Его чертов формирователь! Всю ночь мне снилось, что я у себя в селе, еще девочкой, сплю в кроватке под балдахином, и пожалуйста! А как у тебя?

- У-у меня никак, - ответила Лена, осторожно поворачивая голову и краем глаза видя, что Вента все еще стоит посреди каюты.

- Негодяй! - говорила Карцевадзе. - Подумать только, какой негодяй! - Она вдруг вскрикнула: - Это что еще? О господи! Лишь этого мне не хватало!

Раздались аккорды сигнала общего оповещения. Послышался смеющийся голос Венты:

- Девушки! Как вам живется? Вы там у себя ничего особого не замечаете?

- Чтоб тебя черти побрали, - ответила Карцевадзе.

- Ничего не понимаю, - продолжал Вента. - Я же хотел только из отсека в отсек свободно ходить. А тут сижу, замечтался, футбольные ворота себе представил: хорошо бы сыграть! Глядь - стоят во всю стену ворота. И с сеткой!.. Вы скорей приходите, я теперь боюсь вообще думать. Надо как-то эту петрушку расхлебывать, - закончил он самым ликующим тоном.

- Понимаю, - отозвалась Лена.

Она глубоко вздохнула, грустно усмехнулась и начала стягивать с себя спецкостюм. Получалось, что всякая мысль, нашедшая в мозгу любого из них яркое образное выражение, неизбежно теперь окажется олицетворенной в этих феррилитовых фигурах и, следовательно, доведенной до всеобщего сведения.

- Идиот ты несчастный! - опять закричала Карцевадзе. Вот я приду сейчас...

Лена смело взглянула на Венту, стоявшего посреди комнаты: она теперь не боялась его. Копия была удивительно точной. На лице застыло вцражение озорства и растерянности, то самое, с каким он говорил: "Я хотел тогда поцеловать тебя, Леночка".

"Никто не видит, я могу любоваться", - подумала она и посмотрела на Венту уже не только смело и без смущения, но с радостным удивлением.

- "Я хотел тогда поцеловать тебя", - шепотом проговорила она, передразнивая его, и вдруг увидела, что рядом с Вентой, прильнув к нему, стоит она сама!

В растерянности Лена с минуту вообще ни о чем не могла думать. "Но как же? Как же? - мысленно повторяла она, и лишь постепенно к ней возвратилась обычная собранность. - Надо подумать о чем-то другом. Представить вместо всего этого книжный шкаф, стол... Скамейку!"

Плотно зажмурив глаза, она заставила себя ярко-ярко увидеть садовую скамейку на литых чугунных ножках и россыпь кленовых листьев на земле вокруг...

Она открыла глаза. Все так и было: скамейка, оранжево-желтый ковер опавших звездчатых листьев...

"Пока не разобрались с этим, самая строгая дисциплина, приказывала она себе. - Думать только о деле. И только логически! Никаких эмоций! Никакого образного мышления!"

Уходя из каюты, она оглянулась: садовая скамейка и не подумала исчезать. Магнитный формирователь знал свое дело.