Толстый не ответил. Он только кивнул головой и зевнул, аж челюсти хрустнули. Влодека затрясло от злости: до чего же наглый этот бочонок сала!

И он не выдержал.

— Поосторожнее! — воскликнул он язвительно. — Так и челюсть сломать недолго.

— Моя челюсть, что хочу, то и делаю, — рявкнул Толстый и скрылся в глубине сарая.

Влодек, выйдя на луг, некоторое время наблюдал за Икой и Катажиной, которые энергично перебрасывались мячом. Пацулка исчез за поворотом дороги, ведущей в Соколицу. Брошек сидел на веранде и «читал книгу».

Влодек загляделся на девочек. Чего уж тут скрывать: на добрых пять минут он забыл о циничных преступниках, о планах «А» и «Б», системах «Д» и «ДН» и вообще обо всем на свете. Сам того не сознавая, Влодек блаженно улыбался и прямо-таки таял, словно мороженое на солнышке, а его стальной взгляд стал нежным и мечтательным. Очень уж хороша была Катажина, изящно, словно в танце, кидавшая и ловившая мяч…

Справедливости ради следует добавить, что Брошек, заступивший на дежурство и уже несколько минут дрожавший от нетерпения (когда же наконец эти девчонки доберутся до часовни!), поступил столь же безрассудно и безответственно. Он тоже загляделся на девочек и — не станем лукавить — на целых пять минут забыл о системах, планах и циничных преступниках. Сам того не сознавая, он тоже улыбался и таял, а взгляд его стал теплым и мечтательным. Очень уж хороша была Ика, изящно, словно в танце, кидавшая и ловившая мяч…

Но… всему приходит конец.

Последний раз бросила мяч Катажина. Ика в этот момент была уже метрах в трех-четырех от часовни. Она попыталась поймать мяч, но он выскользнул у нее из рук и покатился к порогу.

— Эй! — закричал Влодек. — Осторожней!

— Вы куда? — воскликнул Брошек, чтобы еще больше подчеркнуть случайность происходящего.

И оба с разных сторон кинулись к часовне, в которой уже скрылись девочки.

Через минуту все четверо замерли на пороге, словно превращенные злой силой в каменные изваяния. Но потрясло их даже не то, что преступник (или преступники?) начал действовать. В конце концов, они этого ждали. Надеялись на это. Об этом мечтали.

Но даже в самых смелых своих мечтах они не могли вообразить того, что произошло. Того, что произошло в действительности.

Преступник дал знать о своем существовании. Зевс и Гера бесследно исчезли. Но не это было самым поразительным. Этого следовало ожидать.

А кроме того, произошло нечто непредвиденное. А именно: один из постаментов был пуст, зато на другом ребята увидели незнакомую деревянную фигурку высотой около шестидесяти сантиметров, представляющую собой женщину с прижатыми к груди руками и слегка склоненной головой. Казалось, с ее губ вот-вот сорвутся тихие ласковые слова…

Все четверо, оцепенев, смотрели на фигурку. Непонятен и ошеломителен был не только факт ее появления. Ребят поразило также нечто другое. Не требовалось быть ученым или искусствоведом, доктором или магистром, чтобы понять: фигурка — дело рук талантливого художника; короче, она — прекрасна.

— Что это? — наконец с трудом выдавил Влодек.

— Какая красота! — прошептала Катажина.

Брошеку, который любил и хорошо знал настоящую музыку, захотелось сказать, что ему кажется, будто один из хоралов Иоганна Себастьяна Баха воплотился в чудесную статуэтку. Однако он промолчал. Побоялся, что его подымут на смех, — и ошибся. Ике тоже пришло в голову нечто подобное. Но она не успела высказать свою мысль вслух, поскольку в Катажине наконец проснулся холодный и трезвый ум Альберта.

— Ни до чего не дотрагиваться, — приказала Альберт.