Она хотела плакать, но не могла. Камень лежал в груди и делался тяжелее и тяжелее с каждой минутой.

Грэйния закрыла глаза и перебрала в уме весь день, час за часом, минута за минутой, вспоминая слова и ощущения, чувство, испытанное ею, когда Бофор поцеловал ей руку.

Она прижалась губами к своей ладони, пытаясь снова пережить ту мгновенную вспышку восторга, которую вызвал его быстрый поцелуй.

Чувствовал ли он то же самое?

До сих пор она безразлично относилась к мужчинам и любви, но была уверена, что он не пробудил бы такой отклик, если бы сам оставался равнодушным.

«Я люблю его! Я люблю его!»

Эти слова снова и снова звучали у нее в голове, и Грейнии хотелось умереть, хотелось, чтобы настал конец света, и не наступило завтра.

Должно быть, она задремала на какое-то время, но внезапно распахнулась дверь — распахнулась с грохотом, — и Грэйния, сразу пробудившись, в испуге села на постели.

В глаза ей ударил свет и ослепил на несколько секунд; потом она увидела, что в дверях стоит Родерик Мэйгрин с фонарем в руке.

Сначала ей пришло в голову, что это дурной сон: не может быть, чтобы он стоял перед ней вот так во плоти, огромный и толстый, расставив ноги для равновесия, с лицом, красным при свете фонаря, стоял и смотрел на нее налитыми кровью злобными глазами.

— Какого черта вы вздумали бежать? — задыхаясь от ярости, спросил он. — Я приехал забрать вас назад.

Грэйния не сразу собралась с силами, чтобы заговорить. Потом произнесла голосом, который ей самой казался чужим:

— Г-где папа?

— Ваш отец не в состоянии путешествовать, — ответил Родерик Мэйгрин, — так что я вместо него и скажу вам, юная леди, что вы причинили мне множество хлопот!

Грэйния попробовала выпрямиться и сказала уже более четко и ясно:

— Я не собираюсь… возвращаться в ваш дом. Я хочу, чтобы папа приехал сюда.

— Ваш отец ничего подобного не сделает! Мэйгрин переступил порог и подошел к спинке кровати, ухватившись рукой за медную шишку.

— Если бы вы не оказались такой маленькой дурочкой, чтобы удрать, как самая настоящая трусиха, — заговорил он весьма напористо, — вы бы узнали, что я разделался с бунтовщиками, которые, как видно, напугали вас, и в моих владениях все тихо.

— Как вы можете быть в этом уверены? — спросила Грэйния.

— Так вот и уверен, — заявил Мэйгрин. — Перебил вожаков и приобрел уверенность. Теперь они уже не могут подстрекать моих рабов.

— Вы их… убили?

— Перестрелял, прежде чем они причинили мне ущерб.

Он явно хвастался своими деяниями, он радовался убийствам, и Грейнии без расспросов было ясно, что убивал он безоружных.

Она принялась, было думать, как ей от него избавиться, но тут заметила, какими глазами он смотрит на нее, одетую всего лишь в полупрозрачную ночную рубашку и укрытую тонкой простыней.

Ей стало противно; инстинктивно отодвинувшись поближе к спинке кровати, она услыхала грубый уверенный, похотливый смех мужчины, полностью уверенного в себе.

— Выглядите вы чертовски привлекательно и будете выглядеть еще лучше, когда я научу вас быть настоящей женщиной, — заявил он. — А теперь давайте-ка поскорее одевайтесь. Возле дома ждет карета, хотя за ваше поведение стоило бы заставить вас пройтись пешком.

— Вы собираетесь увезти меня прямо сейчас? — едва понимая, что она говорит, спросила Грэйния.

— Это будет романтическое путешествие при луне, — издевательским тоном произнес Мэй-грин, — а дома у меня ждет пастор, который обвенчает нас завтра утром.