|
Это поразительное саморас-следование можно, пожалуй, рассматривать как подготовку к детальному иску. Что же до пожела-ния жеребца, чтобы я писал о себе в третьем лице, то, возможно, оно вызвано стремлением придать особую достоверность этому иску и привлечь внимание всех, кому в нашем обществе надлежит ведать подобными вопросами (ведь существуют же люди, занимающиеся борьбой с пре-ступностью и наблюдающие за поддержанием порядка). Когда я испытываю стыд, то способен на самые безрассудные действия, недоброжелательные выпады, самые необдуманные поступки. Если удастся, я бы хотел, как было предписано, подготовить к завтрашнему утру нечто на-поминающее донесение. Попытаюсь с помощью известных мне одному фактов восстановить фрагменты, записанные на магнитную ленту, и со всей возможной добросовестностью рассказать о лабиринте, куда я был загнан под именем «он». Впрочем, мне было бы и неловко выступать от первого лица – меня не покидает мысль, что, говоря от третьего лица, не так уж трудно найти вы-ход из тупика, в котором я оказался. Словом, если эти предварительные заметки не понадобятся, можно будет их вычеркнуть – я возражать не стану. Оставляю все на усмотрение жеребца. * * * Однажды летним утром неожиданно – без всякого вызова – примчалась машина «скорой по-мощи» и увезла его жену. Случившееся было как гром среди ясного неба. Муж и жена спокойно спали, когда их разбу-дила сирена, и оказались в полной растерянности. Жена никогда ни на что не жаловалась. И тем не менее два санитара с носилками, хмурые и неразговорчивые, – наверно, не выспались? – считая естественным, что болезни всегда неожиданность, не обратили на все наши возражения ни малейшего внимания. На санитарах были белые каски с кокардами, белые крахмальные халаты и даже противогазы через плечо. В карточке, которую они показали, были точно указаны не только фамилия и имя жены, но даже год, месяц и день рождения – противиться было бессмысленно. При таких обстоятельствах оставалось одно: позволить событиям идти своим чередом. Жена тоже смирилась и, должно быть, стесняясь своего измятого ночного кимоно – его давно уже сле-довало сменить, – легла, поджав ноги, на узкие носилки, и санитары тотчас накрыли ее белой простыней и понесли прочь – муж и жена не успели сказать друг другу ни слова. Распространяя запах бриллиантина и креозота, носилки, поскрипывая, спускались по лест-нице. Вспомнив, что жена все же успела надеть трусы, он немного успокоился. «Скорая помощь», сверкая красной мигалкой и завывая сиреной, умчалась. Мужчина, приоткрыв дверь, провожал ее взглядом – часы показывали четыре часа три минуты. Заместитель директора. И все же я никак не пойму, почему вы не приняли никаких мер сра-зу, на месте? Мужчина. Я почему-то первым делом включил чайник, наверно, в голове у меня все переме-шалось. Заместитель директора. Вам нужно было сесть вместе с женой в машину «скорой помо-щи». Мужчина. Неужели моя растерянность не кажется вам вполне естественной? Заместитель директора. Случись такое со мной, я бы не растерялся. «Скорая помощь», мне кажется, как средство маскировки ничуть не хуже катафалка. Превосходный реквизит для пре-ступления. В передвижном тайнике – полураздетая женщина и трое здоровенных мужчин в мас-ках. Случись все это в кино, следующая сцена была бы ужасной. Так вы говорите, на вашей супру-ге было лишь тонкое ночное кимоно – о да, оно хорошо продувается, но зато легко и распахивается. Мужчина. Не говорите таких страшных вещей. Заместитель директора. Я шучу. Просто я реалист и не могу принимать всерьез вымыш-ленные, нелепые истории. Мужчина. Но ведь вы должны знать, прибыла ли машина «скорой помощи» в клинику. Заместитель директора. По данным регистратуры – прибыла. |
