Необходимость объединения всех общественных сил для отпора, оказываемого северо-западными славянами этим нападениям внешних врагов, способствовала сохранению у них казавшихся, в силу своей привычности, столь идиллическими форм общественной жизни и часто не позволял внутриславянским социальным противоречиям выходить на поверхность исторического процесса, оставляя их как бы под спудом. Не случайно, как, конечно, помнит уважаемый читатель, Ибрагим ибн Якуб писал о племени «вельтаба» и о его «большом городе у самого Мирового моря»: «Они не имеют царя и не терпят над собой единоличного правителя, властвуют же над ними сообща их старейшины.»

Вне всякого сомнения, военные столкновения на границах также могли вызвать к жизни движущие силы общественного прогресса. Однако предпосылки были негативными. Речь шла о весьма разных как в этническом отношении, так и в отношении уровня своего развития, в какой-то степени заброшенных (или занесенных, как кому больше нравится) судьбою на край света — или, во всяком случае — край славянского мира — ведь плодородные лессовые земли современных Чехии, Словакии и Южной Польши были заняты еще до их прихода другими славянами — группах (если не сказать — осколках) бывших участников славянской миграции, разрозненных из-за отсутствия способной сплотить их общей, консолидирующей идеологии, что отличало их, скажем, от переселявшихся в Ханаан ветхозаветных израильтян под предводительством Моисея и Иисуса Навина или от участников Крестовых походов. И это не укрылось от внимания Ибрагима ибн Якуба, не без одобрения заметившего, что не было бы, вероятно, никакого народа, способного помериться силами с воинственными славянами, если бы ты были едины, а не разделены на многочисленные племена. То и дело нападающие друг на друга, причем в союзе с якобы «исконно враждебными славянам» германцами (франками, саксонцами и данами-датчанами).

Враги северо-западных славян: саксонский конный воин

Достойное уважения упорство, с которым северо-западные славяне сопротивлялись своим недругам, стало, в конечном счете, причиной их военно-политического поражения и фактической гибели (если считать таковой прекращение их существования в качестве самостоятельного этноса и «растворение славян в германском море»). Ибо феодализм не означал только барщину и десятину, но и нес с собой усовершенствованное сельское хозяйство, технические новшества и ярко выраженное разделение труда, развитие городов и расширение торговли — целую волну экономического превосходства, поглотившую не только Юмну, но, к примеру, также область, или зону влияния, Рерика (простиравшуюся примерно от сегодняшнего Мекленбурга, бывшего славянского Микулинбора, до сегодняшнего Висмара, бывшего славянского Вышимира), а также Хедебю-Хайтабу (на юге нынешнего Шлезвига).

Все это, разумеется, происходило не в рамках явно и отчетливо выраженной причинно-следственной связи. К тому же фиксация на этнической принадлежности не слишком помогает понять ход событий. Повсюду, где на славянской земле приходила к власти феодальная знать, она, в случае народных восстаний, не задумываясь, призывала (как сказали бы историки-марксисты, «в своих классовых интересах») на помощь другие феодальные государства, как славянские, так и не славянские. Не важно, звали ли этих феодалов Вартислав, Кривоустый, Синезубый или просто Оттон. С каким бы ожесточением они ни враждовали и ни воевали друг с другом под знаменем этнических или религиозных предрассудков, это не мешало им охотно оказывать своим противникам помощь, вплоть до военной поддержки (не зря автор «Истории данов» Саксон Грамматик не без одобрения и даже восхищения пишет о славянах-поморянах, активно помогавших датскому королю-«крестоносцу» Вальдемару I овладеть священным городам славян-руян Арконой: «Поморяне под предводительством своих герцогов Казимара и Бугисклава, считая честью для себя биться на глазах у самого короля, также отважно шли на приступ городских стен, показывая при этом образцы выдающейся доблести.