|
Тем не менее, собирательство все еще составляло важное дополнение к другим, более прогрессивным, формам хозяйственной деятельности. Резчик нуждался в сброшенных рогах «красной» копытной дичи (выражаясь охотничьим языком), а по-нашему, по-простому — благородных оленей, лосей, косуль — в кости и в янтаре; дубильщик — в дубовой коре; корзинщик — в ивовых прутьях; конопатчик-кораблестроитель — во мхе. Червецы, тёрн, бузина, горец птичий, щавель и желтый касатик использовались для окраски тканей. Кроме того, щавель или другие растения, содержащие много кислоты, были необходимы резчикам по кости, помещавшим сброшенные оленьи рога для дальнейшей обработки в кислотную ванну, приготовленную из сока этих растений. Вряд ли следует предполагать, что ремесленники, жившие и работавшие в ранних городских центрах, сами собирали эти виды сырья. Сбор последних был, скорее всего, делом женщин, молодежи и детей.
Даже если абстрагироваться от важной роли многочисленных растений в лекарском деле, их использования в качестве ядов для отравления стрел и птичьего клея, возможности того, что хмель, если и не повсеместно выращивался, то, во всяком случае собирался в виде дикого растения и использовался для приготовления пива, и от факта использования желудей не только для откорма скота, но и их добавления, в размолотом виде, в муку из зерновых (или, выражаясь по-славянски «жита»), плоды собирательства служили весьма весомым дополнением к обеспечению основ существования северо-западных славян. А вот дикие фрукты и овощи, лесные орехи, ягоды и прочее не слишком-то обогащали славянскую трапезу. И только грибы настолько ценились северо-западными славянами (как, оговоримся, и славянами вообще, включая автора настоящей книги, всех его друзей и близких) — в отличие от западногерманских племен — что по сей день немало восточногерманских топонимов хранят память об этой любви своих исконных обитателей к грибам. Вне всякого сомнения, бывали времена, когда славянским собирателям приходилось выходить на промысел чаще, ибо — вопреки безмерно идеализированным представлениям, идущим со времен славянофилов, да и панславистов — скромность, терпимость, великодушие и человеколюбие у славянской знати были выражены не в большей и не в меньшей степени, чем у знати германской — немецкой или датской. Повсюду, где феодальная знать стремилась подчинить себе свободных землепашцев, простой народ страдал от оброков и барщин. Однако же процесс закрепощения протекал в области расселения северо-западных славян весьма неравномерно; лишь немногие племенные союзы нашли в себе силы сами, без внешнего принуждения, пойти по неизбежному пути в феодальное общество. В общество, более прогрессивное, при всех своих недостатках, чем прежнее. При мысли об этом, автор настоящей книги невольно вспомнил анекдот советских лет о демонстрации рабов в Древнем Риме под лозунгом: «Да здравствует феодализм — светлое будущее всего человечества!»… Нередко свободным земледельцам и исконным, родоплеменным порядкам и сообществам удавалось отстаивать основы своего существования на протяжении определенного (порой — достаточно долгого) времени, пока они не оказывались завоеванными соседними государствами. Причиной этого нередко было само существование таких государств. Так, например, славянские земли на западе граничили с Франкским (а впоследствии — Германским, как его принято называть в русскоязычной литературе, по сути же — Немецким) феодальным государством, внимательно следившим за тем, чтобы рядом с ним не возникло иного центра власти, могущего представлять для него угрозу. Согласно произведенным историками-медиевистами расчетам, германцы — франки и саксы-саксонцы — в период между военным походом властителя франков Карла Великого, будущего восстановителя, во всяком случае, в теории, (Западной) Римской империи — на славян-лютичей (в 789 году) и нашествием римско-германского императора Фридриха I Рыжебородого (Барбароссы) на Польшу (в 1175 году) вели в общей сложности сто семьдесят (!) войн со славянскими народностями. |
