Он отворил дверь.

– Изумительно, – сказал я, выходя наружу. – Но ведь пользоваться этим подъемником возможно лишь тогда, когда он стоит на нужном этаже. Я сталкивался с подобными устройствами, и везде его обслуживает специальный человек, приезжая на нужный этаж по сигналу.

– В этом нет нужды, сэр, – домоуправитель легко открыл одну из панелей рядом с дверью, и продемонстрировал мне нишу с толстым металлическим кольцом. – Стоит просто потянуть за ключ вызова, и лифт приедет по вашему вызову, после чего штырь уйдет обратно в стену. В Каэр Нуаллан это автоматизировано, как и многое другое. Я лично составлял техническое задание, отбирал подрядчика и следил за выполнением работ. Прошу, нам туда.

Мармадьюк указал на один из коридоров.

– Но ведь если одновременно потянуть за несколько ключей вызова разом… Положим, на двух разных этажах люди решили ехать одновременно, – обратился я к своему Вергилию, следуя за ним под низким арочным сводом старинного замка.

– Исключено, мистер О'Хара, – отозвался дворецкий, не оборачиваясь. – Если активирован один из ключей, все прочие ключи блокируются. Это же правило действует, если подъемник пребывает в движении. Мы пришли.

Он постучал в одну из дверей, ничем не отличающуюся от иных в этом коридоре, и, дождавшись разрешения (вероятно – поскольку я различил лишь невнятный возглас), открыл ее.

– Сэр, мистер Донал О'Хара желает вас видеть, – торжественным тоном доложил Мармадьюк.

– Пусть войдет, – голос хозяина замка был густ, басовит, наполнен силой и более всего напоминал рычание медведя.

Дворецкий посторонился, пропуская меня в кабинет, и прикрыл за мной дверь, едва я переступил порог, оставив наедине с графом.

Что можно сказать о графском кабинете? Ничего особенного, пожалуй, за некоторыми исключениями. Просторный, оформленный в стиле рококо, не сказать что так уж хорошо освещенный – бойниц в стене имелось предостаточно, но именно что бойниц, а не окон. Шкафы с папками и книгами (гроссбухами, вероятно) у стен, массивный стол в виде буквы Т в противоположном углу, стулья возле него и тяжелое даже на вид кожаное кресло во главе стола. Все как обычно, как у всех, если не считать нескольких особенностей.

Что первое бросилось мне в глаза, поскольку люстра была темна, а света через бойницы поступало явно недостаточно, это необычный, невиданный еще мною осветительный прибор, стоящий на столе. Больше всего он напоминал изысканный канделябр на одну свечу, однако от основания его отходил провод, змеился по полу и исчезал за одним из шкафов, а свечи, в привычном понимании этого слова, в нем не было. Вместо нее свет излучала вытянутая каолиновая лампа.

«Бог мой, – подумал в этот миг я. – Воистину, как же просто все гениальное! Мы вешаем люстры с плафонами на потолки, электрические бра на стены, освещаем себе дорогу гальваническими лампами Лекланше , а вот так вот просто, соединить канделябр и электричество додумался только мистер О'Раа. Ведь она достаточно освещает столешницу для работы, и при том с ней можно даже под стол забраться, если уронил карандаш, дабы подсветить себе при поисках, да и ходить с этакой лампой можно хоть по всей комнате. Единственное, пожалуй, абажура ей не хватает».

Второй особенностью кабинета были портреты двух леди, висевших на стене прямо напротив места хозяина кабинета, что, в общем то, для кабинетов солидных джентльменов не характерно.

Первая дама, средних лет, пухлая, со строгой прической и еще более строгим взглядом, плотно поджатыми губами, в платье моды полувековой давности, оставляла, в целом, неприятное по себе впечатление. Чувствовалась в ней властность некая, деспотичность, и разнузданная грубость при этом.

Другая же была ее крайней противоположностью – тоненькая, юная, казалось аж светящаяся, облачена она была в простое платье, какие и нынче в ходу у небогатых леди, когда они одеваются по домашнему, длинные русые волосы ее были распущены и локоны водопадом падали на плечи и на грудь мешаясь меж собой, как некошеные луговые травы под ветром, а небесно голубые глаза на миловидном личике глядели открыто, прямо, доверчиво, но в то же время словно вопрошая: «А ты меня не обидишь? А не обманешь?»

Была в кабинете и еще одна весьма примечательная штуковина, но к ней я, войдя, оказался почти что спиной, потому и приметил не сразу.