В штабе 15-й армии, располагавшемся у бельгийской границы, в 125 милях от Ла-Рош-Гайон, в своем кабинете за столом сидел подполковник Гельмут Майер и тупо смотрел в пространство. Майер занимался нервной, изматывающей работой — он возглавлял единственное на всем противостоящем вторжению фронте контрразведывательное подразделение. Его ядро составляла группа радиоперехвата в составе 30 человек, в чьи обязанности входило только прослушивание радиоэфира. Каждый из этих людей был радиоспециалистом, владеющим тремя языками, и редкое переданное точками и тире сообщение союзников ускользало от их ушей.

Майер знал свое дело. По нескольку раз в день он просматривал кипы перехваченных радиопосланий, выискивая среди них подозрительные, необычные — даже неправдоподобные. Этой ночью его люди перехватили одно такое неправдоподобное сообщение. Переданное по высокоскоростному газетному кабелю сразу после наступления темноты, оно гласило: «Срочно. Пресс Ассошиэйтед Н-Йк ШтКв Эйзенхауэра объявляет высадке союзников Франции».

Майер был ошеломлен. Первым его порывом было оповестить штаб-квартиру — но он сдержался и успокоил себя: должно быть, сообщение было ложным. На это указывали два обстоятельства. Во-первых, наблюдалось полное отсутствие какого-либо движения на всей линии ожидаемого вторжения (о любом появлении противника подполковник узнал бы немедленно). Во-вторых, еще не была передана вторая часть сигнала, о котором в январе ему сообщил адмирал Канарис, в то время шеф германской разведки, и которым, по его словам, союзники должны были предупредить подполье о начале этой операции.

Канарис предупредил, что за предшествующие вторжению месяцы союзники передадут несколько сотен радиограмм, но действительно иметь отношение к дню «Д» будут лишь немногие из них. Остальные же будут фальшивыми, посылаемыми специально, чтобы их обмануть и сбить с толку. Канарис тогда дал указание, чтобы он перехватывал все радиопослания, чтобы не упустить важные. Поначалу Майер был настроен скептически, ему казалось ненормальным всецело полагаться только на одно послание-сигнал. Но вечером 1 июня его операторы перехватили первую часть послания союзников — точно такого, как его цитировал Канарис. Оно ничем не выделялось из сотен других закодированных предложений, передаваемых для подполья в ежедневных радиопередачах Би-би-си. Большая часть этих предложений, произносимых на французском, голландском, датском и норвежском языках, были бессмысленными, типа: «Троянская война продолжаться не будет», «Черная патока завтра превратится в коньяк» или «Джек носит длинные усы».

Но фраза, переданная в девятичасовом выпуске новостей Би-би-си вечером 1 июня Майеру была очень хорошо понятна. «Теперь пожалуйста послушайте несколько персональных сообщений,— сказал диктор по-французски и после паузы произнес: Les sanglots longs des violons de l’automne». Это были именно те слова, о которых ему говорил Канарис, и они являлись первой фразой стихотворения Верлена, которое служило сигналом. Передача второй части этого предложения — «Blessent mon coeur d’une langueur monotone» — будет означать, по словам Канариса, что вторжение начнется в течение 48 часов.