Майер незамедлительно проинформировал о радиоперехвате начальника штаба 15-й армии бригадного генерала Вильгельма Хоффмана.

— Первая часть сигнала передана,— сказал он.— Теперь что-то должно произойти.

Генерал отдал по армии приказ о боевой готовности. Майер тем временем отправил телетайпом сообщение в ставку Гитлера, затем позвонил в штаб-квартиры фон Рундштедта и Роммеля. В ставке Гитлера сообщение передали генералу Йодлю, начальнику штаба оперативного руководства войсками, но оно осталось лежать у него на столе. Йодль не поднял тревоги. Он подумал, что это сделал фон Рундштедт. А фон Рундштедт решил, что в штабе Роммеля уже получили соответствующий приказ (Роммель, должно быть, знал об этом сообщении, но, имея собственное мнение относительно намерений союзников, видимо, не придал ему значения).

В результате на всем северном побережье только одна армия была готова к отражению вторжения: 15-я. В 7-й армии, охранявшей побережье Нормандии, ничего не знали о перехваченном сигнале, и приказ о боевой готовности там отдан не был.

Следующие две ночи, 2 и 3 июня, по радио снова передавали первую часть стихотворения-сигнала. Не прошло и часа после его повторения вечером Зиюня, как была перехвачена «молния» АП об объявлении о высадке союзников во Франции. Если предупреждение Канариса было верным, рассуждал Майер, то сообщение АП — «утка». «Молния», похоже, является изощреннейшей «утечкой» секретной информации. На самом деле той ночью оператор телетайпа Ассошиэйтед Пресс в Англии занимался с бездействующим пока аппаратом, пытаясь увеличить скорость его работы, и в какой-то момент вдруг запустилась перфорированная лента с обычным ночным коммюнике для русских. Через тридцать секунд аппарат остановили, но слова уже вылетели.

После первоначального замешательства Майер решил положиться на Канариса. Теперь он чувствовал себя сильно уставшим, но вместе с тем в приподнятом настроении. Приход рассвета и продолжающаяся тишина по всему фронту занимаемых армией позиций говорили о том, что он был прав. Теперь оставалось просто подождать еще некоторое контрольное время.

Тем временем командующий группой армий «Б» готовился отбыть в Германию. В семь часов утра автомобиль фельдмаршала, сидевшего рядом с шофером, проехал через деревню и свернул к ведущему на Париж шоссе. Отъезд из Ла-Рош-Гайон воскресным утром 4 июня очень устраивал Роммеля — лучшего времени для этого просто быть не могло. Рядом с ним на сиденье лежала картонная коробка с парой серых замшевых туфель ручной работы размера пять с половиной для его жены. На то была особая, чисто человеческая причина, по которой он хотел оказаться рядом с ней во вторник 6 июня,— это был день ее рождения.

Между тем в Англии, где было уже восемь часов утра (существовала разница в один час между британским двойным летним временем и немецким центральным временем), в мокром после дождя лесу около Портсмута в жилом прицепе после напряженной ночной работы спал генерал Дуайт Эйзенхауэр, верховный главнокомандующий союзными войсками.

Эйзенхауэр и его командиры сделали все возможное для того, чтобы быть уверенными, что высадка осуществится с использованием всех возможных шансов на успех и с минимальными людскими потерями. Теперь, после всех перипетий ее политической и военной подготовки, операция «Оверлорд» — кодовое название операции вторжения — зависела от причуд стихии. Погода установилась плохая, и все, что Эйзенхауэр мог до сих пор делать,— это только ждать и надеяться на ее улучшение. Но сегодня, в воскресенье 4 июня, наступил день, когда он должен был принять окончательное решение: начать или отложить вторжение.

17 мая генерал решил, что днем «Д» станет 5, 6 или 7 июня. Метеорологические исследования показывали, что два крайне необходимых для высадки погодных условия в эти дни в Нормандии ожидаются: поздно восходящая луна и отлив вскоре после наступления темноты.