В воцарившейся тишине Стэгг открыл брифинг. Он быстро описал состояние погоды за предыдущие 24 часа, затем осторожно сказал:

— Джентльмены, в ситуации произошли некоторые неожиданные и существенные изменения...

Все взоры немедленно обратились на Стэгга, слова которого обещали Эйзенхауэру и его военачальникам слабый луч надежды.

Замечен новый воздушный фронт, стал рассказывать полковник, который достигнет канала через несколько часов и принесет прояснение над зонами высадки. Это улучшение погодных условий будет продолжаться весь следующий день и продлится до утра 6 июня. После этого погода снова начнет портиться. В течение этого периода будет дуть ощутимый ветер, и небо очистится — в достаточной степени, чтобы бомбардировщики могли действовать в ночь с 5-ю на 6-е и до утра. Днем облачные слои опять сгустятся, и небо затянется. Короче говоря, присутствующие были проинформированы, что период более или менее сносных погодных условий будет длиться чуть дольше 24 часов.

Эйзенхауэр и его командиры погрузились в раздумья, продлившиеся четверть часа. Напряженность момента, связанная с необходимостью принятия быстрого решения, была усугублена адмиралом Рэмзи, напомнившим, что контр-адмирала Алана Дж. Кирка, командующего американскими военно-морскими силами, обеспечивающими высадку, следовало оповестить в течение получаса, в случае если «Оверлорд» будет назначен на вторник, чтобы он успел подготовиться.

Эйзенхауэр стал просить собравшихся одного за другим высказываться. Генерал Смит полагал, что нападение следует осуществить 6-го числа — это был риск, но на него следовало пойти. Теддер и Ли-Мэллори боялись, что прогнозируемая облачность окажется все же слишком сильной, чтобы авиация могла действовать эффективно, а это означало, что высадка будет осуществляться без необходимого прикрытия с воздуха, и считали, что она обещает оказаться «рискованной». Монтгомери придерживался того же мнения, которое он высказал предыдущей ночью, когда было решено отложить день «Д» с 5 июня. «Я говорю — вперед!» — были его слова. Наконец пришел черед высказаться Айку. Наступил момент, когда он должен был принять решение. В те долгие минуты, когда Эйзенхауэр взвешивал все «за» и «против», в комнате стояла полная тишина. Генерал Смит вспоминает, что на него тоща произвела сильное впечатление «какая-то недосягаемость и одинокость» верховного главнокомандующего, когда он сидел, сложив перед собой руки и неподвижно глядя на стол.

Наконец Эйзенхауэр поднял глаза и медленно произнес:

— Я абсолютно убежден, что мы должны отдать приказ... Мне это не нравится, но тем не менее... Я не вижу никаких иных путей действия.

Он поднялся. Айк выглядел уставшим, но прежде напряженное выражение его лица теперь разгладилось. Вторнику 6 июня предстояло стать днем «Д».

Опускалась темнота, и солдаты сил вторжения по всей Англии готовились вновь провести ночь в бездеятельном ожидании. Взвинченные месяцами тренировок, они были готовы немедленно выступить, и откладывание операции заставляло их нервничать. Войска еще не знали, что до дня «Д» осталось всего 26 часов, пока было рано сообщать эту новость. Поэтому той штормовой воскресной ночью люди ждали — в щемящей тоске, тревоге и тайном страхе — что что-нибудь, наконец, произойдет. Они не знали точно, насколько им придется тяжело, что именно потребуется от человека в таких обстоятельствах, и думали о своих семьях, о своих женах, детях, подругах и все говорили о предстоящих боях. Что будет представлять из себя побережье, на которое им придется высаживаться? Будет ли высадка таким трудным делом, как это каждому думалось? Никто не мог сказать, что собой будет представлять день «Д», и каждый готовился к нему по-своему.

Понедельник 5 июня 1944 года был спокойным и не отмеченным никакими особенными событиями для немцев.