Большая часть главных подпольщиков находилась в Париже. Отсюда они осуществляли руководство обширной и сложной организацией и были так законспирированы, что нередко знали друг друга лишь по условным именам, а одна подпольная группа почти никогда не представляла, чем занимается другая.

В последние дни высшие лидеры подполья получили через передачи Би-би-си сотни закодированных сообщений, в том числе первую фразу из стихотворения Верлена. Основная же масса подпольщиков ждала сигнала союзного командования для начала проведения диверсий по заранее разработанному плану. Этим сигналом явились бы две фразы: «В Суэце — жара», означавшая, что нужно взрывать железнодорожные пути, паровозы и вагоны, и «Кости лежат на столе» — сигнал к разрушению телефонных линий и телеграфных кабелей. Этим вечером, в понедельник, в канун дня «Д», в 6.30 Би-би-си передала первую фразу. Диктор объявил: «Кости лежат на столе... Шляпа Наполеона находится в круге... Стрела не полетит». Вторая ожидаемая фраза была произнесена несколько минут спустя.

Участники Сопротивления узнавали долгожданную новость от своих непосредственных командиров. Каждая группа имела собственный план и точно знала, что делать. Альбер Оже, начальник железнодорожной станции в Кане, и его люди должны были сломать станционные водяные насосы и испортить паровые инжекторы на локомотивах; Андре Фарину, владельцу кафе из Ле-Фонтена, что неподалеку от Изиньи, предстояло нарушить связь в Нормандии: его команда из 40 человек должна была перерезать массивный телефонный кабель, идущий из Шербура; Иву Грасселину, шербурскому бакалейщику, была поручена очень трудная задача: его людям нужно было взорвать железнодорожные ветки между Шербуром, Сен-JIo и Парижем. По всему побережью от Бретани до Бельгии люди стали готовиться к вторжению.

Незадолго до 9 часов вечера у французских берегов появилась дюжина небольших судов. Они шли вдоль побережья так близко от него, что моряки могли отчетливо видеть домики Нормандии. Корабли сделали свою работу и незамеченными ушли обратно. Это был отряд минных тральщиков — авангард мощнейшего в истории десантного флота.

А позади, у побережья Британии, уже рубила винтами неспокойные серые воды канала фаланга кораблей, устремившихся к берегам покоренной Гитлером Европы,— словно наконец спущенная с тетивы гнева и материализовавшаяся мощь свободного мира. Они шли строго и непоколебимо, линия за линией—всего 10 рядов в 20 миль шириной — 2727 судов всех типов и назначений. Здесь были новые скоростные боевые транспорты и тихоходные проржавевшие грузовые суда, небольшие океанские лайнеры и речные пароходы, госпитальные суда и потрепанные всеми океанскими ветрами танкеры, каботажные суда и целая туча суетливых буксиров. С ними шли бесконечные колонны десантных судов с небольшой осадкой — большие неуклюжие посудины почти 350 футов длины. Многие из этих и более тяжелых транспортов везли на себе небольшие десантные боты для первой высадки на берег — всего более двух с половиной тысяч.

Впереди транспортов шли процессии тральщиков, судов береговой охраны, установщиков буев и моторных катеров, над ними висели дирижабли, выше, под облаками, проносились эскадрильи истребителей. А окружал эту фантастическую кавалькаду кораблей, набитых солдатами, пушками, танками, автомашинами и снаряжением, громадный эскорт из более чем семисот боевых кораблей.

В их числе был тяжелый крейсер «Огаста», флагман контр-адмирала Кирка, ведущего к секторам побережья «Омаха» и «Юта» американские оперативные силы в составе двадцати одного конвоя. По соседству, величественно дымя, осененные всеми своими развевающимися на ветру боевыми флагами, шли британские линкоры «Рамийи» («Рэмиллис») и «Уорспайт» и американские «Техас», «Арканзас» и горделивая «Невада», которую японцы топили в Перл-Харборе и сбросили со счетов.