Два раза в неделю по осьмушке! Еще сто граммов хлеба для девочек, не верит своему счастью Анна. Муся, взяв ее под руку, уже ведет дальше.

– Здесь кухня, сами можете варить, если надо. Только не Пафнутия!

Девушка указывает на… поросенка, который бегает по кафельной чистой кухне между ног студистов и гостей.

– Поросенок Ефима, он из елисеевской прислуги старший. Все в доме так и работают! Но не на великое дело литературы, и не надейтесь! Следят, чтобы мы не все разломали-разграбили, ждут, когда вернутся их хозяева! В ванную записываться заранее! Ванная чудо! С изразцами – море, чайки – красота! Но очередь, сами понимаете – шестьдесят три постояльца в нашем общежитии, многие с семьями. У нас еще триста тридцать семь студистов, водопровод мало в каких домах теперь работает. Так что в ванную записываться заранее и у Ефима. На паек и на хлеб – у меня.

– Паек еще попробуй отоварь. Воблу вареную чаще едим. И заячьи котлеты, рядом с которыми заяц даже не пробегал! – ворчит совсем молоденький юноша.

– Это Вова Познер, знакомьтесь! – представляет Муся. – Мою кипучую деятельность воспел в стихах!

– Воспел! Но хлеб дают нерегулярно. Обеды в столовой дорогие! Не то, что в Доме литераторов – каша каждый день бесплатно!

– И иди себе в свой Дом литераторов! – заявляет юная Муся столь решительно, что Анна понимает – между Домом искусств и Домом литераторов дружбы нет.

– Не слушайте вы их! – Девушка с огромным бантом на голове. – Одоевцева Ирина! Все против Дома литераторов выступают, а кашу там все едят. Мандельштам в том месяце мою порцию скушал, пока меня отозвали к Ирецкому про выступление мое говорить. Никто не верит, что каша для меня и завтрак, и обед, и ужин. И Осип Эмильевич не поверил, решил, что пустая каша мне не нужна. Так расстроился, когда услышал, что я голодная! Пришлось сочинять, что я дома ела щи с мясом и картошку, жаренную на сале.

Звонко смеется.

Щи с мясом, картошка с салом… Анна и забыла, что такое бывает. А в прошлой жизни сало и в рот бы не взяла.

– Раз недавно из Крыма, в Коктебеле у Волошина, конечно же, бывали, – не спрашивает – утверждает девушка с бантом.

У Волошина она не бывала. Видела его в Ялте в восемнадцатом, но до Коктебеля так и не доехала – не до того было.

– Как может быть «не до того»?! – не верят ни Муся Алонкина, ни Вова Познер, ни Одоевцева с бантом.

Для них «Крым» по-прежнему звучит как земной рай. В котором нет ни всплывающих в море объеденных рыбами трупов, ни расстрелянных горничных, ни сдохших от голода лошадей, ни багреевского бассейна, в который высыпаны двенадцать подвод негашеной извести, чтобы трупные воды не отравили водопроводную систему города.

Вова прощается, уходит. Муся рассказывает о нем вслед:

– Можете себе представить, до двенадцати лет он совершенно не говорил по-русски! Только в 1917 году его отец Соломон перевез семью в Петроград, Вова пошел в гимназию Шидловской на Шпалерной, учился в одном классе с сыном Керенского Олегом, после поступил в Тенишевское училище, где и познакомился с Колей Чуковским. Коля и привел его в ДИСК. За два года Вова выучил русский так, будто живет в Петрограде с рождения. Чтобы даже Гумилёв замечаний не делал!

Анна кивает.

– Вниз по винтовой лестнице, в полуподвале под кухней Грин живет. Из Феодосии. О-очень странный. Не слышали? Романтические повести пишет. «Алые паруса» – про девицу, которая ждет своего принца под красным парусом. По мне так дура! В декабре здесь был его вечер.