Хорошо еще тебе не устроили перекрестный допрос. Когда ты будешь делать заявление по этому поводу – а я тебе настоятельно рекомендую его сделать, поскольку ты уже проявил нежелание публично давать показания, – тебе придется излагать свою позицию перед судьей. Придется рассказать, что именно ты сделал. Я бы очень не хотел услышать всю эту историю впервые, когда тебе будут выносить приговор.
– Ну хорошо, – сказал Дэвис. В конце концов, он же предполагал, что когда‑нибудь это произойдет. – У меня была одна теория, которую я хотел подтвердить на примере Джастина. Точнее, теория все еще есть.
– Теория?
– О том, что клонированные дети и их доноры гораздо больше похожи на близнецов одного возраста, чем мы предполагали. Что у клонов проявляются черты личности, интересы и способности доноров, даже если они росли в абсолютно разной среде. Я надеялся провести полномасштабное исследование, проследить развитие Джастина в детстве и сопоставить с развитием донора за тот же период.
– А разве другие доктора, психологи, не занимаются тем же самым?
– Занимаются. Многие.
– И все почему‑то делают это с разрешения родителей.
– Именно поэтому у них ничего и не получается. Если бы Марта Финн знала, чем я занимаюсь, она заинтересовалась бы личностью донора. Начала задавать множество лишних вопросов. Кроме того, что еще важнее, это могло повлиять на то, как она воспитывала бы Джастина.
В коридоре послышались чьи‑то шаги, Грэхему на мгновение показалось, что они слишком громко разговаривают, и он, понизив голос, сказал:
– Что ж, по этому поводу могу сказать тебе три вещи. Первое: ты ее очень разозлил. Второе: не думаю, что тебе удастся оправдать свое идиотское тайное исследование интересами науки. И третье: тебе известно, что, когда Джастину было три года, она и ее бывший муж наняли частного детектива, чтобы выяснить, кем был донор Джастина?
Дэвис закрыл лицо руками. Он сегодня не брился; утром в ванной он обратил внимание, что у него добавилось седины в щетине. Он потер пальцами жесткие волоски и ответил:
– Нет, я не знал. – Теперь он начал опасаться, что адвокату известно больше, чем ему хотелось бы. – И что же им удалось выяснить?
Грэхем вновь открыл портфель и извлек оттуда папку с кратким изложением того, что было обнаружено в ходе расследования дела Вайса. Он пролистал его, открыл на заложенной страничке и прочитал:
– Эрик Лундквист. Сиракьюс. Штат Нью‑Йорк.
– Вот видишь, – сказал Дэвис. – Эрик Лундквист. Если б только я знал, что они о нем знают! Я бы прекратил исследование, и не было бы нужды во всех этих тайных наблюдениях.
– Если бы это тебя остановило и ты не следил бы за сыном Финнов, не случилось бы гораздо более неприятных вещей.
– Наверное, да.
– Дэвис, пойми: я не хочу подстрекать тебя к лжесвидетельству.
– И не надо. Ты настаиваешь, что я должен сделать заявление об этом в суде?
– Если это лучшее, что ты можешь предложить, – да.
– Проклятье! – воскликнул Дэвис. – Ладно. Но я хотел бы со своей стороны выставить одно условие: чтобы ни Джоан, ни другие сотрудники клиники не подвергались в связи с этим преследованию. Там, в Брикстоне, Джоан помогала мне по совершенно другому делу – это касалось поисков убийцы Анны Кэт, – а к истории с Джастином она не имеет никакого отношения. За это отвечаю только я.
– Мы попросим об этом, – отозвался Грэхем. – Если они поверят, что ты говоришь правду, с этим проблем не будет.
– Ты сам‑то веришь, что я говорю правду тебе? – спросил Дэвис.
– Я твой адвокат. |