– На Рождество, – сказала Марта и покраснела.

– Если вам это важно знать, сам я – человек верующий и при этом совершенно спокойно воспринимаю применяемые в нашей клинике научные достижения, – продолжил Дэвис. – Мы ведь, как вы понимаете, не можем клонировать душу. Мне приходилось сталкиваться с некоторыми религиозными людьми, которые считают клонирование меньшим злом, чем традиционное оплодотворение в пробирке с помощью сперматозоида и яйцеклетки.

Он провел бесчисленное множество таких предварительных встреч и знал наперед, что у него спросят и даже в какой последовательности. Теперь он мог отвечать на вопросы, особо не вслушиваясь в них.

– Вам ведь уже не приходится создавать так много эмбрионов, как раньше? – спросила Марта.

– Совершенно верно. Сегодня в большинстве случаев нам требуется всего один.

– Я знаю, что иногда возникают всякие юридические сложности. Я тут почитала кое‑что в интернете. Так, чуть‑чуть. Ровно столько, чтобы понять, как плохо я во всем этом разбираюсь. – У Марты вырвался нервный смешок, перешедший в улыбку. Дэвис обратил внимание, как улыбка изменила лицо этой женщины: словно пока она не улыбалась – скрывалась под маской, а улыбнулась – и маска спала. – Насколько мне известно, у нескольких докторов с востока страны в прошлом году были неприятности.

– Наши действия строго регламентированы, существуют различные правила и законы – за их нарушение полагаются суровые взыскания. За одни лишают лицензии на врачебную деятельность, за другие сажают в тюрьму. К примеру, донором может быть только покойник. Это чтобы ваш ребенок не наткнулся на своего двойника в очереди в магазине.

Терри с Мартой рассмеялись, и Дэвис посмеялся вместе с ними.

– Но это кажется невероятным, – сказала Марта. – Прямо в голове не укладывается, как это – клонировать человека уже после смерти.

– ДНК оказалась не такой хрупкой, как мы когда‑то считали; хоть мы и применяем сложные методы хранения и консервирования, на самом деле в этом нет никакой необходимости. При современном уровне развития технологии мы можем извлечь жизнеспособную ДНК даже из давно мертвой ткани. И главное: как только клонирование завершается, оставшийся материал с ДНК уничтожается. Мы никогда не делаем несколько клонов одного и того же человека. Ваш ребенок будет единственным из живущих обладателем уникального набора генетических маркеров – наследуемых признаков, различающихся у отдельных особей. Разумеется, если только в результате процедуры не получатся близнецы.

– А кто именно становится донором? – спросила Марта уже более уверенным голосом.

– Как правило, ими оказываются доноры спермы или яйцеклеток. При заполнении документов они указывают, согласны ли, чтобы их ДНК использовалась для клонирования после их смерти. Если соглашаются, мы берем у них кровь – как ни парадоксально, мы не можем клонировать человека из одних только половых клеток, – и они получают примерно в три раза больше денег. Донору‑женщине платят раз в десять больше.

– Женщины реже соглашаются, – сказала Марта. Она почерпнула этот факт из своего небольшого интернет‑исследования. – Поэтому среди клонированных детей чаще встречаются мальчики.

– Абсолютно верно. Сперму действительно сдают гораздо чаще. Кроме того, по‑прежнему очень немногие предоставляют свои клетки специально для последующего клонирования. У большинства доноров эта мысль появляется потом, чаще всего в надежде получить побольше денег – подумаешь, закатать рукав да поставить подпись еще на одной бумажке.