|
У большинства доноров эта мысль появляется потом, чаще всего в надежде получить побольше денег – подумаешь, закатать рукав да поставить подпись еще на одной бумажке. Некоторые делают это, чтобы потешить свое самолюбие: им нравится представлять, что их ДНК будет продолжать существовать и вроде бы обессмертит их, хотя это, разумеется, полная чушь. Многих, в особенности женщин, возможность создания генетического двойника все же несколько тревожит. Один мой сокурсник опубликовал в прошлом году статью, в которой утверждал, что сомнения женщин связаны с их особым представлением о самих себе. Не знаю, стоит ли этому верить, но все может быть, не правда ли? – Дэвис помедлил, будто ожидая ответа, и продолжил: – И потом, существует еще и контроль. Правила. Нельзя, чтобы людей клонировали без их разрешения. По законам общества и морали мы не можем просто взять из мусорного ведра обрезки ногтей и клонировать их владельца без его ведома. Кроме того, как вы знаете, в течение последних пяти лет конгресс принял целый ряд законов, охраняющих неприкосновенность личной жизни. Незаконным признано даже хранение записей о ДНК человека, кроме случаев, когда он обвиняется в тяжком преступлении.
– Расскажите, а как эмбрион попадает в матку? – спросила Марта. «А вот мужей чаще интересует, как его оттуда удалить», – подумал Дэвис и ответил: – Когда вы скажете, что готовы, мы возьмем у вас яйцеклетку, удалим ядро, останется одна оболочка. В эту оболочку мы поместим ядро клетки донора – обычно берется ДНК лейкоцита – и стимулируем поведение, как у яйцеклетки, оплодотворенной естественным путем. Далее происходит вживление этой яйцеклетки в матку так же, как при оплодотворении в пробирке. – Насколько я понимаю, желающих больше, чем доноров. – Марта продолжала говорить, подглядывая в вырванный из тетради листок, на котором записала все интересующие ее вопросы. – Предположим, мы запишемся в очередь. Как долго нам придется ждать? – Некоторым из наших пациентов приходится ждать по три‑четыре года, но мы не придерживаемся строгой очередности, не работаем по принципу «первым прибыл – первым обслужен». Марта, вы упоминали на предварительном собеседовании, что у вас в семье передается по наследству дегенеративное заболевание мозга – болезнь Хантингтона, ведь так? Если бы этот вопрос задал любой другой человек, Марта оскорбилась бы, но врачу спокойно ответила: – Да. Я сдавала анализы. Я носитель. – В этом случае вы автоматически попадаете в начало списка. Если зачатие произойдет естественным путем, с помощью обычного искусственного оплодотворения или в пробирке – другими словами, с использованием вашего собственного генетического материала, – вероятность того, что у ребенка будет болезнь Хантингтона, очень высока. В случае же клонирования вы получаете эмбрион, проверенный на все возможные наследственные болезни и вынашиваете его без риска передачи даже склонности к заболеванию. По сути, вы усыновляете ребенка в зародышевом состоянии. Он, строго говоря, не может считаться вашим ребенком, но и чьим бы то ни было еще тоже не является. Если посмотреть на ситуацию с этой точки зрения, клонирование предпочтительнее остальных техник зачатия. «Белых пятен» в законодательстве о клонировании мало. И вам не придется опасаться, что в один прекрасный день на пороге вашего дома появятся настоящие родители ребенка и начнут предъявлять на него права. – А родители донора? С ними как? – спросил Терри. «Хороший вопрос. И весьма показательный. Вероятность, что придется нести ответственность перед кем‑то, волнует его куда больше, чем сама процедура», – подумал Дэвис и вслух произнес: – Ну, если окажется, что они еще живы, то клон не будет считаться их отпрыском ни с юридической, ни с этической точки зрения. |
