Среди них были сентиментальные («Разлука – это все, что нам известно о рае и что нам нужно от ада»), были и жестокие («Хорошего тебе лета!»). Какая это загадочная вещь, дружба между подростками! Это сильное чувство. Простой знакомый может быть близок тебе, как возлюбленный. Каждое проявление равнодушия воспринимается как предательство. Смерть ровесника непостижима. В типографии оставили последние две страницы пустыми, но и здесь были надписи, неровные столбики слов покрывали белые листы, превращая их в лоскутное одеяло. Переворачивая толстые страницы альбома, Дэвис изучал надписи тех, кто не захотел ограничиваться одной строчкой. И вдруг он наткнулся на четверостишие – скорее всего строфу из песни – и застыл в изумлении:
Тебе уже нельзя сделать больно,
Тебе неважно, кто что скажет.
Над могилой все еще витает злость,
Но все равно, было весело.
Сэм
Он прочитал строки еще раз. И еще.
Признание? А почему бы и нет?
Почерк был аккуратным, но явно мальчишеским. Слова не придуманы впопыхах, а тщательно откуда‑то переписаны. Строчки глубоко врезались в бумагу.
«Над могилой все еще витает злость,
Но все равно, было весело».
Эти слова вонзились в его сердце, и наружу хлынул фонтан ярости. Он хотел снова ранить ее, вновь насладиться ее болью. Он смеялся. Дразнил. Скучал, но лишь потому, что не мог больше ее мучить.
«Я уничтожу тебя, Койн, – поклялся Дэвис про себя, сжимая в руках обложку с крупной надписью большими буквами «АННА КЭТ МУР». – Я так давно потерял своего ребенка, что забыл, что я отец. Успокоился. Упустил тебя из виду. Я забыл, что ты с ней сделал. Забыл, что не должен оставлять последнее слово за тобой.
Я покажу тебе, какой бывает злость».
77
– У тебя ученические права при себе? – спросила виртуальная Барвик.
– Нет.
– О боже!
– Да не бойся ты, – проговорил Джастин в микрофон. – Это ведь игра. Ты помнишь об этом?
– Для тебя, может, и игра, – сказала Сэлли. – А для меня здесь все по‑настоящему. Я жизнью рискую.
– Но мы же не умрем.
– Ты часом не забыл? Мы охотимся за серийным убийцей!
– Так ты уже веришь, что он – убийца?
– Я этого не говорила. Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду.
Голубая «тойота‑камри» принадлежала виртуальной матери Джастина. В отличие от реальной, она не успела пересесть на «меркюри‑сейбл», и цифровая версия ее машины выглядела старой из‑за потрепанных ковриков и потертого руля. Сегодня вечером Джастин снова, в четвертый раз, взял без спросу ее машину, заехал за Сэлли, и они вместе отправились на свой пост напротив подземного гаража в доме Сэма Койна. Реальные Сэлли и Джастин, разумеется, сидели в пижамах в собственных спальнях.
– Я набрал двести пятьдесят тысяч очков в «Ультратон Гран‑При», – успокоил он ее, – я хороший водитель.
– Может, тебе сегодня стоило остаться дома и поиграть в эти дурацкие гонки? Похоже, он опять не выйдет.
– Рано или поздно ему придется выйти.
Прошло уже десять недель с последнего убийства маньяка из Уикер‑парка. По теории Джастина, подкрепленной исправленной схемой, очень скоро должно было состояться убийство либо на реальных, либо на виртуальных улицах Чикаго, поскольку Койну пора было избавиться от накопившейся агрессии. Набралось немало причин, заставивших Джастина и Сэлли рассчитывать, что это произойдет в игре. Сэлли надеялась, что это случится сегодня. Она устала. |