– Так ведь это сущая ерунда.

– Я и говорю. Просто глупость.

– А я была такой паинькой, – сказала Марта. – Никогда никаких проблем. Член ученического совета. Школьные альбомы и все такое. – Она закатила глаза. – Уверена, я именно поэтому так переживаю из‑за Джастина. Я всегда беспокоюсь, когда вижу, что человек делает что‑то не так, как положено. – Она помолчала, затем продолжила: – Джастин устраивает пожары. Небольшие, конечно. Пока никакого ущерба. Он постоянно где‑то находит спички. Жжет свечи. Как‑то раз сжег газеты в камине.

– Как‑то это страшновато немного.

– А еще он таскает у меня вещи. Я время от времени нахожу в его комнате украшения. Отругаешь его, а он извинится в ответ, и все. А потом снова за свое. – Она сделала глубокий вдох и шумно выдохнула. – У меня даже начинается что‑то вроде паранойи. У соседей умирает собака, и я думаю: а не имеет ли он к этому отношения? – Она засмеялась, чтобы эта мысль не казалась такой ужасной.

– Соседская собака?

– Ну да. Пишут, что серийные убийцы в детстве любят разводить огонь, мучить животных и все такое. То есть нет, я, конечно, понимаю, что Джастин ничего подобного не делал. Я в этом уверена. Просто бывает иногда, особенно ночью, начинают крутиться в голове страшные мысли. Терри говорит, что это паранойя, что мальчиков всегда восхищает огонь. С другой стороны, Терри волнует не столько то, что ребенок ворует украшения, сколько – не станет ли он голубым.

– Гм.

– Нет, ну Терри – это вообще отдельный разговор.

Сэлли не была до конца уверена, хочет ли Марта, чтобы ее спросили о муже или нет, поэтому промолчала.

– Извините, что я так много о нем говорю…

– О Терри?

– Нет, о Джастине.

– Ну что вы, ваше беспокойство понятно.

– Терри даже слышать не хочет о том, как сильно меня это беспокоит.

Что ж, подумала Барвик, второе упоминание о муже – явно преднамеренное.

– Мой опыт подсказывает, что мужчины вообще мало о чем думают, – сказала она.

– Мне даже сны про Джастина снятся, – продолжала тем временем Марта. – Жуткие, жестокие кошмары. Представляете? Ну что я за мать, если могу представить себе собственного сына вытворяющим такие дикие вещи?

– Вы тревожитесь о нем, это нормально. Родители и должны беспокоиться. Родители, озабоченные поведением собственных детей, – залог нашего выживания как вида.

– Вы так добры, Сэлли, – сказала Марта и замолчала, видимо, раздумывая, не сменить ли тему разговора. И сменила:

– А вам что снится?

Потрясенная этим вопросом, Барвик прижала руку к груди, будто пытаясь подавить изжогу. Жаль, Марта не видела Джастина таким, каким видит его по ночам она: красивым, уверенным в себе, мудрым.

– Что мне снится? – повторила она вопрос. – Парни.

28

Отец всегда считал, что к психологам обращаются только слабаки. «Нельзя всюду искать и находить виноватых. Этим ребятам дай волю, так они саму человеческую природу патологией объявят, – говаривал он. – Людям положено временами грустить. Даже впадать в депрессию. Или испытывать возбуждение. Или страх. Психолог воспринимает эмоции как симптомы заболевания. Для него жизнь сама по себе – это заболевание». Отец Марты – он был ортодонтом – был склонен воспринимать действительность излишне драматично.

В кабинете доктора Морроу, психолога, пахло кожей, алкоголем и доминиканскими сигарами, которые, как предполагала Марта, доктор курил во время пятнадцатиминутного перерыва между визитами пациентов.