Прапорщик вздохнул, подергал себя за бороду и сказал:

– Сходи-ка ты, Миша, в штаб. Может товарищ подполковник еще того… не совсем отдохнул… Все-таки он гарнизоном командует, а тут такие дела творятся… надо бы доложить.

Лейтенант пожал плечами и пошел через плац к кирпичному двухэтажному зданию штаба. Объясняться с героическим подполковником совершенно не хотелось – скорее всего, он пошлет его вместе с докладом подальше. Плевал он на всех собак, сколько их ни есть на этом свете, с высокой колокольни. Однако служба есть служба… Навстречу без особого энтузиазма тащились солдаты с лопатами и ведрами.

– А ну, войска, – бегом! – прикрикнул на них лейтенант, скорее для порядку, – долго вас прапорщик ждать будет?

Солдаты нехотя ускорили шаг, прейдя на легкую рысь, но, как только офицер скрылся за дверями штаба, снова поплелись нога за ногу. Раскаленный воздух был полон пыли и дурных предчувствий.

В полутемных коридорах штаба было немного прохладнее, и Михаил ускорил шаг. Как говорил прапорщик Мешакер, «неприятную работу надо делать как можно быстрее». Выслушивать же пьяные матюки подполковника было самым что ни на есть неприятным делом.

Кабинет был по обыкновению заперт изнутри – герой предпочитал напиваться в одиночку. Лейтенант постучал – сначала вежливо, потом настойчиво. Изнутри донесся быстрый шорох и опять воцарилась тишина. Выждав для приличия полминуты, Михаил решительно пнул дверь ногой – тишина. Это было странно – обычно подполковник в любом состоянии реагировал на стук в дверь достаточно бурно, призывая на голову настырного посетителя кары земные и небесные. И горе тому, кто побеспокоит старика без достаточных оснований!

Из кабинета не доносилось не звука. Михаил примерился пнуть дверь еще разок, посильнее – и тут увидел нечто такое, отчего в жаркий южный день покрылся мурашками, как в ледяном погребе. Внизу толстой деревянной двери зияли веером желтых щепок две пулевых пробоины…

Михаил нервно оглянулся – полутьма коридора теперь давила на него своей тишиной и неизвестностью. Ему неожиданно стало очень страшно – как в детстве, когда в пустой квартире непонятные ночные шорохи за дверью заставляют прятаться с головой под одеяло и закрывать ладонями уши. «Товарищ подполковник, откройте! Это я, лейтенант Успенский!» – закричал он, уже понимая, что никто ему не откроет. «Това…» – голос предательски сорвался, перейдя в горловой всхлип. В кабинете раздался какой-то странный скрежещущий звук и лейтенант кинулся бежать, спотыкаясь и изо всех сил сдерживая рвущийся крик.

Выскочив на плац, перепуганный лейтенант с разбегу наскочил на твердое брюшко прапорщика Мешакера.

– Там, там… – задыхаясь просипел Михаил.

Прапорщик молча железной рукой задвинул лейтенанта обратно в двери штаба.

– А ну, летеха, кончай панику подымать! Что ты орешь, как больной слон? Ты лейтенант или мамзель с филфака? Докладывай!

Михаил почему-то ни на секунду не усомнился в необходимости докладывать младшему по званию – Борух в этот момент казался ему единственной незыблемой опорой в страшном и непонятном мире.

– Докладываю, – с облегчением сказал он, все еще нервно вздрагивая, – дверь в кабинет товарища подполковника закрыта, в ней имеются свежие пулевые пробоины, за дверью подозрительные шорохи…

– Шорохи? А это не сам ли наш старик с перепою в дверь пулял? Может он там просто по чертям зеленым пострелял, да и уснул.