– Не астроном, конечно, но чему-то успел научиться у Люциана. Давайте лучше посмотрим, что вы там нашли.

    – Вряд ли это будет вам любопытно. Слишком сложно для ученика, я думаю.

    – Время покажет.

    И объяснил причину своего интереса:

    – Если уж оперативники Службы занялись этим делом – почему бы и мне, журналисту, не заглянуть?

    – Похвальная любознательность. А как вы смотрите на то, чтобы объединить ознакомление с журналом с более тесным знакомством с холодильником?

    – Хотите есть?

    – И даже очень. Сельский воздух, понимаете…

    – Не столько понимаю, сколько ощущаю на себе. Ладно, ваше предложение принимается единогласно. Только предупреждаю: я не кулинар. Так что ответственность – на вас.

    – Было бы из чего готовить…

    – Посмотрим.

    – Не забудьте запереть все как было.

    – Благодарю за совет. А то я так и оставил бы все настежь!

    – Да, я забыла: вы же теперь собственник! Или, во всяком случае, готовитесь стать им.

    – Вот именно.

    Минич первым спустился вниз. Лестница была очень старой и по возрасту ненадежной; Минич спускался по ней лихо, вприпрыжку, и нижняя ступенька не выдержала – проломилась, когда он немалым своим весом обрушился на нее. Минич приземлился на одно колено. Произнес обычное в таких случаях народное заклинание – но не очень громко: все-таки женщина была рядом.

    – Вы целы? – послышалось сверху.

    – Там разберемся, – ответил он неопределенно. – Спускайтесь, только аккуратно.

    Когда Джина оказалась на предпоследней ступеньке, Минич развел руки широко в стороны:

    – Прыгайте, не бойтесь.

    – Не хватало еще пугаться!

    И она спрыгнула. Минич подхватил ее, прижал к груди и – неожиданно для самого себя – отпустил не сразу. Джине пришлось даже оттолкнуть его:

    – Да вы романтик, оказывается!

    – Простите. – Он выпустил ее, покачал головой. – Я просто хотел помочь…

    – Лучше помогите на кухне – хозяин…

    Минич снова покачал головой, словно удивляясь самому себе. Да он и на самом деле удивлялся. Не было у него никаких таких намерений; наоборот, он уже жалел, что вообще поехал сюда: потеря времени, а толку никакого. Уже зрело решение – отказаться от неожиданного наследства.

    Но где-то внутри шевелился червячок любопытства: что такое имел в виду покойный Люциан, когда ночами они вдвоем теснились на вышке, в будке, у нацеленного в небо зеркала, и он таинственно заговаривал о чем-то, о большом деле, к которому обещал подключить и Минича – когда тот подучится еще немного? Обнаруженные в погребе (утепленном и электрифицированном, лаз в который находился под кухонным столиком, легко откатывавшимся на роликах) дискеты (Минич наспех воткнул и просмотрел одну, там была в основном цифирь всякая, мало что ему говорившая) ничего журналисту не дали – пока, во всяком случае. Надо будет как-нибудь и самому посмотреть в телескоп, раз уж он тут есть, чтобы раз и навсегда покончить с этой темой.

    С такими мыслями он открыл дверцу древнего, гудевшего низким басом – октавой – «Саратова».