Изменить размер шрифта - +
Но нет, он вспомнил, что распродал их все еще на корабле. Он увидел, как мать передавала встревожившую ее фотографию Альфу,

и даже разозлился на самого себя за то, что так глупо испугался.
     - Ну-ну, - сказал Альф. - И что же сие означает?
     Глория подошла к нему и через плечо взглянула на фотографию. Три пары глаз вопросительно уставились на него Моска наклонился вперед к Альфу

и, увидев, что там, сразу же почувствовал облегчение. Теперь он вспомнил. Он ехал на башне танка, когда это случилось.
     На фотографии был изображен поверженный немецкий артиллерист, который лежал скорчившись в снегу, и по снегу от его тела до самой кромки

фотографии тянулась черная извилистая ленточка. А на теле убитого, с винтовкой "М-1" на плече, стоял сам Моска, устремив взгляд прямо в

объектив. Зимняя полевая форма сидела на Моске кургузо и выглядела нелепо. Под курткой виднелось свисающее, точно юбка, одеяло, в котором он

ножом прорезал дырки для головы и рук. Он был похож на удачливого охотника, собравшегося унести домой убитую дичь.
     Подбитые танки не попали в объектив. Как не попали и обуглившиеся трупы, разбросанные по белому полю словно мусор. Немец был метким

стрелком.
     - Фотографию сделал мой приятель "лейкой", которую мы сняли с этого фрица, - сказал Моска, взял стакан и понял, что от него ждут дальнейших

объяснений. - Это моя первая жертва, - добавил он, силясь обратить все в шутку. А получилось так, словно он произнес "Эйфелева башня" или

"египетские пирамиды", чтобы пояснить, на фоне чего его снял приятель.
     Мать стала рассматривать остальные фотографии.
     - А это где? - спрашивала она.
     Моска присел рядом с ней.
     - Это в Париже. Моя первая увольнительная. - Он обнял мать.
     - А это? - спросила мать.
     - В Витри.
     - А это?
     - В Аахене.
     А это? Это? Это? Он перечислял названия городов и рассказывал забавные истории. Спиртное его взбодрило, и он думал: "А это было в Нанси,

где я два часа торчал в очереди в публичный дом, а это в Домбасле, где я наткнулся на убитого фрица - он был совершенно голый, с раздувшимися

яйцами, похожими на две дыни. Там на двери висела табличка: "В квартире мертвый немец". Правду говорила табличка. Он и теперь подивился, кому

это понадобилось утруждать себя писать такую табличку - хотя бы и ради шутки. А это было в Гамме, где ему досталась первая за три месяца шлюха и

где он впервые напился. А это, это и это были бесчисленные немецкие городки, где мужчины, женщины, дети лежали вповалку в полузасыпанных

бесформенных могилах и испускали ужасную вонь.
     И на всех этих фотографиях он был изображен точно на фоне выжженной пустыни. Он, завоеватель, стоял на обезображенной, голой земле, среди

останков фабрик, домов и человеческих костей - среди руин, которые простирались на многие мили, словно песчаные дюны на океанском берегу.
     Моска сел на софу, покуривая свою сигарку.
     - Как насчет кофе? - спросил он. - Я бы сам сварил.
     Он отправился на кухню, Глория пошла за ним.
     Он достал чашки из буфета, она вытащила из холодильной камеры кекс, украшенный взбитыми сливками, и разрезала его на равные части. Пока на

плите закипал кофе, она прижалась к его плечу и шептала:
     - Я люблю тебя, люблю, милый!
     Они принесли кофе в гостиную, и теперь наступил черед домашних рассказывать Моске о своем житье-бытье.
Быстрый переход