Я запрыгиваю на мотоцикл и подмигиваю прохожему парню. Он вскидывает брови, а я уже срываюсь с места, вновь бросив вызов своей судьбе. Дороги как всегда забиты до отвала машинами. Жара стоит неимоверная, асфальт плавает перед глазами, рассекая то вверх, то вниз. Я уверенно несусь по трассе, не обращая внимания на скорость. Мама бы пришла в ужас. Но когда меня волновало ее мнение? Закидываю назад голову, чувствую, как пот скатывается по шее.

- Эй!

- Черт, – резко торможу перед пешеходным переходом и всем телом подаюсь вперед. Ошеломленно распахиваю глаза, раскрываю рот и оглядываюсь. Дьявол, едва не вышибла из кого-то дух. Еще бы чуть-чуть.

- Сумасшедшая, - причитает кто-то из окна соседней машины. – Убьешь так кого-то!

Я замечаю лицо этой дамочки, но не отвечаю. Лишь пожимаю плечами и продолжаю ехать с прежней скоростью.

Я работаю в музыкальном магазине уже несколько лет. Это маленькое, кирпичное здание с карнизом, грязной витриной и бесящими дверными колокольчиками. Зимой тут жутко холодно, а летом – нечем дышать. Но, сколько бы нервов не уходило на починку кондиционера, это заведение – лучшее место, где мне приходилось работать. Во-первых, здесь не воняет жиром, как взамшелых забегаловках. Во-вторых, зарплата приемлемая. В-третьих, мой начальник –активная старуха, которая только и делает, что путешествует, лихо растрачивая собственные накопления. В итоге, каждый день, я предоставлена самой себе, и меня не тревожат проверками, контролем и прочей чепухой.

- Социальная антропология, значит, - сетует прямо над моим ухом знакомый голос, и я едва не роняю на пол стопку дисков. Резко оборачиваюсь.

- Саймон!

- Тише-тише, - парень в извиняющемся жесте приподнимает ладони. – Я и не думал выводить вас из себя, черная бестия.

Цокаю. Ставлю диски на полочку и вновь поворачиваюсь к другу. На нем дурацкая, широкая кепка, и я искренне усмехаюсь.

- Ты похож на пугало двадцатого века. Что это за реликвия?

- Когда тебя волновала мода?

- Я стала модницей прямо сейчас, когда заметила на твоей голове это. – Вновь криво улыбаюсь и бреду к кассе. Саймон идет следом. Он непослушно усаживает кепку глубже на макушке и вздыхает. – Что за вздохи?

- Ты какая-то тихая.

- Интересное наблюдение. 

- Родди, ты даже не сорвала кепку с моей головы, не попыталась выкинуть ее в ведро на выходе. Может, это и не ты вовсе? 

- Да, это не я.

- Серьезно, - парень останавливается напротив меня, облокачивается о кассу и мило прихлопывает ресницами. Он всегда строит глазки, когда добывает информацию. – У тебя точно все в порядке? А то как-то даже скучно. Никто не кричит, не выносится из магазина в агонии, не жалуется на твое ледяное гостеприимство…

- Я пытаюсь смириться с утратой.

- С какой еще утратой?

- Оказывается, вчера у меня умер отец. Теперь, наверно, положено носить траурные вещи, опускать взгляд при разговоре. Верно?

Я вновь дергаю уголками губ, а друг изумленно мешкает, то придвигается ближе, то опять отталкивается ладонями назад. Растерянно сводит брови и переспрашивает:

- Что?

- Я ведь хорошая дочь.

- Твой отец? – лицо Саймона вытягивается. Он не знает, как себя вести. Губы вроде растягиваются в улыбке, но рассмеяться – высшее проявление неуважения, чего мой друг не смог бы себе позволить. Он слишком добрый, обходительный, чтобы усмехнуться над тем, из-за чего люди плачут. – Ты серьезно? Черт, Эмеральд, это паршиво. Мне жаль.

- Жаль? – недоуменно вскидываю брови. – Чего именно? Папа не может скончаться, если его никогда и не было.