- Из меня плохой учитель, Морти. – Морщусь от легкой боли в пояснице и порывисто откидываю назад голову, поддавшись слабости. – Знаешь, эти бинты сильно жгут.

- Жгут не бинты, а колотые раны, дорогая. – Цимерман кривит губы. Провожает меня до комнаты и на пороге останавливает. Его костлявая рука вновь оказывается на моем плече и сжимает его, несильно. Словно старик пытается мне что-то сказать. Но, к сожалению, мне не понятен язык жестов. – Ты сильно устала?

- А что?

- Я хочу тебе кое-что показать.

Покачиваю плечами. Какая разница. Все равно от меня сейчас мало толку.

Словно калека я плетусь за Мортимером, опираясь ладонями о стены, и думаю о том, как хорошо было бы сейчас выйти на улицу, пройтись по набережной, окунуться в ледяную воду, но выбраться из этой клетки как можно дальше. Взаперти мне не хватает кислорода. Наверно, так у всех людей, но мне становится совсем невмоготу. Когда кто-то пытается мне приказывать, я отпираюсь любыми способами. Но теперь у меня нет выхода, и я медленно схожу с ума. Скоро совсем с катушек съеду.

- Мы с Колдером были молодыми, когда встретились. Точнее он был молодым, а мне уже стукнуло тридцать, и все равно жизнь тогда казалась беззаботной. И если ты считаешь, что никто из нас не столкнулся с подобными проблемами – ты ошибаешься, Эмеральд. Как никто другой, я тебя понимаю, хочешь ты этого или нет. – Старик заходит в комнату и зовет меня за собой. Это пустое, огромное помещение с белыми стенами и легкими занавесками. Они колышутся от ветра, ласкают воздух прозрачными лоскутами, разносят по комнате тот запах, что я почувствовала в парикмахерской – запах роз. – На первом же задании я серьезно пострадал. Сломал ногу в двух местах, и провыл три ночи, будто девчонка. – Старик кивает в сторону черного рояля и улыбается краями губ, будто вспомнил о чем-то веселом, а не об одном из самых жутких дней в его жизни. – Тогда-то Колдер и научил меня играть, научил контролировать себя и свои чувства.

- Как игра на пианино…

- На рояле.

- На рояле, - парирую я, - может успокоить?

- Музыка творит чудеса. Твой отец отлично играл, и я мог часами его слушать. А затем он показал, как делать то, что он делает, и я стал немного счастливее. Попробуй.

- Как-то нет желания.

- Эмеральд, - старик присаживается на вытянутую кушетку и пронзает меня сердитым взглядом, - не спорь. Просто сядь рядом.

- Это глупо.

- Эмеральд.

- Ладно! – закатываю глаза. – Господи, как скажете. – Плюхаюсь рядом с Мортимером и тут же чувствую, как вспыхивает грудная клетка. Черт, как же больно. Я прокусываю до крови губы, потираю их пальцами и вздыхаю. – Мне уже гораздо легче.

 - Людям бывает больно, это естественный процесс. Мы злимся и волнуемся, и сходим с ума. Но нельзя, чтобы эмоции руководили тобой.

- Считаете, я действую сгоряча?

- Считаю тебе нужна отдушина. Как и мне, когда я был разбит. Колдер играл, я слушал и жизнь становилась проще.

- Если честно, я не любитель классической музыки.

- Как и я. – Улыбается старик, и я вдруг тоже дергаю уголками губ. – Смотри, просто повторяй за мной. Одну руку сюда, другую – на эти клавиши.

- Так, отлично. А с этим что?

Мы сидим очень долго, как мне кажется, и даже бинты перестают пылать. Или раны. Кто разберется. Пытаюсь повторить за Цимерманом и прикасаюсь к клавишам осторожно, удивляясь тому, какие получаются звуки. Мы сидим вдвоем бесконечное количество часов, а когда становится темно, продолжаем играть молча, наслаждаясь тишиной и музыкой. Мне никогда раньше еще не было так спокойно. Возможно, внутри меня просто тайно жил жутко талантливый композитор. А, может, я просто думала о том, как играл отец и успокаивалась. Странно, что мысли о нем, больше не приносили мне боли.