Это лицо я уже видела. Как и эти глаза. Хантер Эмброуз. Почему-то только после него наступает беспросветный мрак. Может, потому что он несет его в себе? Или же потому что Хантер Эмброуз и есть темнота.

ГЛАВА 7. ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ ЖИЗНЕЙ.

Бесконечные книжные полки поглощены оранжевыми языками пламени. Я смотрю на них и не двигаюсь, боюсь даже моргнуть. Мне очень жарко, а горло саднит от слез. Наверно, мама уже мертва. Я видела ее на втором этаже, и она не шевелилась. Скорее всего, из-за той раны на ее шее, кривого, кровавого пореза, а, может, она просто притворилась, чтобы ей не пришлось слышать вопли папиного брата.

Бесконечные книжные полки рушатся, они охвачены пламенем, падают к моим ногам, но я все равно не двигаюсь. Поднимаю взгляд вверх и смотрю на бронзовые, какие-то живые люстры. В них языки пламени не уничтожают мой дом, а танцуют и извиваются.

Кто-то подхватывает меня на руки и прижимает к себе. Я не знала, что уже давно лежу на полу. Моя голова слабо покачивается. Я кладу подбородок на чье-то плечо и наблюдаю за тем, как мой дом превращается в гигантский костер. Он светится, и я тяну к нему пальцы, ведь не хочу уходить. Куда мне идти? Где мне жить?

Рука резко валится вниз. Меня кладут на землю, поправляют мне волосы, а я начинаю дрожать, потому что становится очень холодно, и сил сражаться со сном нет. Горло сводит, дышать нечем. Боль проносится сквозь тело, а потом я исчезаю, как растворяются в воздухе слова, или как незаметно взрываются звезды.

Я не прихожу в себя.

- Эмми, очнись, - слышу шепот в голове. Я люблю этого человека. Он заставляет меня бороться. – Моя, Эмми. Ты самая лучшая, веришь? Ты мой изумруд. И я всегда буду рядом.

Всегда.

Я открываю глаза, но не вижу того, кто со мной разговаривал. В этой комнате вообще никого нет. Только я. Еще здесь темно и очень холодно, и мои руки покрываются дрожью.

Растерянно приподнимаюсь, и тут же падаю вниз от жуткой боли.

- О, господи! – зажмуриваюсь, корчусь, вновь открываю глаза и ошеломленно смотрю на свой торс. Он перебинтован, в некоторых местах марля даже покрыта корявыми пятнами крови. Моей крови, что куда занимательнее. – Черт, черт! О, боже. – Злость вспыхивает во мне, как фейерверк: взрывается и разлетается в стороны. Я упрямо выпрямлюсь, пусть тело и взвывает от недовольства, и спускаюсь с кушетки.

Господи, я вся в каких-то бинтах, моя грудная клетка горит пожаром! Неужели все это со мной сделала Эриния? Ах, да. Кажется, она три или четыре раза проткнула ножом мой живот. Черт, какого хрена я ввязалась в этот идиотизм!

Облокачиваюсь руками о стену и обессиленно поникаю. У меня совсем не получается ровно стоять, я даже ногами еле передвигаю. От этой безысходности хочется заорать во все горло, но я только крепче стискиваю зубы. Отлипаю от стены и ковыляю к выходу, надеясь найти Мортимера и поговорить с ним. Мне нужно сказать ему, что я пас. Что это слишком. Что умирать в двадцать один год неправильно, и что он полный кретин, раз считает иначе. А еще я должна сказать ему спасибо.

- Чертов ублюдок, - посмеиваясь, хриплю я, - вновь спас мне жизнь.

Улыбка не сходит с моего лица, изредка превращаясь в гримасу боли, но я иду дальше и вскоре оказываюсь в одной из комнат – мини-конференц-зале. Здесь широкие окна, и свет такой яркий, что глазам становится неприятно. Еще здесь стоит овальный стол, за которым сидят Морти, мистер Доусен и супруги Фонзи. Они одновременно оборачиваются, когда я переступаю через порог, и Лис тут же вскакивает с места.

- Ты что творишь? Вернись сейчас же в комнату, Эмеральд.

- Я хочу поговорить.

- Послушай, - Морти встает из-за стола, - вид у тебя неважный. Отдохни.

- Да уж, вид у меня и, правда, неважный, ведь психопатка едва не прикончила меня на пороге моего же дома.