Кен спросил:

— И где это будет?

— Вот посмотри. Принял управление.

— Передал управление.

Я положил руку на штурвал и почувствовал тепло и влагу от руки Кена. Другой рукой я передал ему карту. Он поизучал её некоторое время, а затем спросил:

— Но до этого острова, Саксоса, это ведь не дойдет? Мы там сядем?

— Если долетим. А если мы действительно хотим быть богатыми, почему бы нам не вернуться в Ливию и не украсть там нефтяную скважину?

— Самолет измажем. — Он внезапно улыбнулся. — Мы уже богаты. Нам нужна только более или менее точная прокладка и более или менее точное пилотирование, вот и все.

— Вот именно.

Я пытался определить, где же начнется фронт, и не мог. Я не знал, насколько он глубок. Но если он настолько грозен, как сообщал Пилос, то глубина его составляет около полсотни миль.

Кен перевернул правой рукой левую руку на коленях и взглянул на часы.

— Семь сорок. Сейчас мы должны быть снова на курсе. Держи шестьдесят два.

Я медленно переложил штурвал и изменил курс на пять градусов. Кен впервые за этот рейс начертил на карте маленький прямоугольник — знак мертвой зоны при исчислении курса. И рядом проставил время.

Я посмотрел на карту. Последний кружок, зафиксировавший наше уточненное местоположение, относился к 7.25 — за пятнадцать минут, или за полсотни с лишним миль, до этого. Для прохождения под фронтом в районе сужения мы нуждались в чем-то посущественнее, чем этот мертвый прямоугольник.

— А как насчет более или менее точной прокладки, про которую ты тут говорил? — спросил я.

Кен улыбнулся.

— Ищи данные, а я сделаю.

Он достал навигационный измеритель, транспортир и линейку из кармана на двери и начал работать с картой, а я включил радиотелеграф и стал осторожно вращать диск. Афины заглушались страшным шумом и треском. Я посмотрел, как на это реагирует радиокомпас, и стрелка бешено заметалась. В пределах пяти градусов ничего подходящего. Я стал искать дальше.

Лука слышна была чисто, но слабо, радиокомпас не мог взят её пеленг. Бенгази в настоящий момент в эфире не было, Пилоса тоже. Я убавил звук на радиотелеграфе и выключил радиостанцию. Часы показывали 7.44.

— Через сколько, как ты думаешь, мы увидим этот фронт? Через полсотни миль?

Слева, справа и спереди, все ближе и ближе, вырастало огромное, как первый небоскреб огромного города, кучевое облако, закрывая обзор. Но это ещё был не фронт. Фронт, когда мы увидели его, оказался высокой стеной из кучевых и грозовых облаков, раза в четыре выше того, что мы видели сейчас.

— Да, — сказал я. — Через пятьдесят и увидим.

— Хорошо. — Он ткнул карандашом в карту. — Как ты будешь вести себя в зоне фронта?

На это трудно было ответить. Здесь один ветер, там, в Пилосе, я не знаю какой. Он будет крутить: к северу, когда мы подойдем к фронту, а потом повернет резко на юг и на юго-восток в дальней точке фронта.

Этот поворот был важен: нам нужен был или восточный ветер, или западный, или близко к тому или другому, если мы собирались садиться на дорогу, что на острове Саксос, которая идет в направлении с востока на запад.

Но для беспокойства об этом ещё настанет свой черед.

Я медленно произнес:

— Считай ветер сорок узлов и двести восемьдесят градусов на уровне моря.