Затем мы сходили попить коктейлей в гостиницу «Принц Уэльский». Наши одеяния не годились для ресторана, поэтому мы заняли столик в баре, где подавали также сэндвичи и фрукты. Купание и долгая прогулка на солнце заставили нас проголодаться, а я хоть и умею сохранять ясность мысли за выпивкой, после двух розовых джинов почувствовала легкое головокружение.

– Балласт! Вот что тебе нужно, подруга, – заявила Хелен Сайкс и заказала фисташек с присоленными крекерами.

Упоминание балласта отозвалось неприятным чувством, и через секунду я поняла почему. Вещи, связанные с мореходством заставили вспомнить про отцовскую верфь и ту спешку, с которой он пытался отремонтировать шхуну Сполдинга. Сейчас установленный срок казался как никогда коротким и невозможным. Вчера двое рабочих получили серьезные травмы на борту «Темного эха». Они покрывали трюм каким‑то защитным лаком, которым не следует пользоваться в замкнутых пространствах, поэтому работу вели при открытом люке, но тот почему‑то захлопнулся да еще заклинился при этом. К тому же жара еще больше усугубила токсическое действие этой краски. Отец сказал, что на палубе было под девяносто градусов,[viii] а в запертом трюме, конечно же, царило и вовсе настоящее пекло. У одного рабочего кожа пошла пузырями, а его напарник, которому досталось еще больше, до сих пор лежит без сознания в ливерпульском госпитале, и врачи не надеются на его выздоровление.

Хелен с Верой попытались было высмеять меня за те деньги, что я дала герою фронтовику. Они хихикали и спрашивали, не привел ли мой импульсивный позыв к полному опустошению кошелька, смогу ли я уплатить свою долю, когда принесут чек, и готова ли я поработать судомойкой в гостиничной поварской. На меня, однако, нашло мрачное настроение, которое отказывалось рассеиваться.

Вчера Томми Риммер рассказал мне, что его новый партнер по гольфу – другими словами, Гарри Сполдинг – был настоящим военным героем. Судя по всему, он командовал неким необычным отрядом под названием «Иерихонская команда». Им поручались особо опасные задания за линией фронта. Они проявили себя очень успешно и наводили на врага ужас. Не могу сказать, что сильно удивилась этой новости. Храбрость многолика. Она может быть благородной и бесшабашной, как, например, у Мика Коллинза. А еще она может быть функцией пещерной дикости. Кто решится отрицать, что и змея полна храбрости, когда сражается с мангустой не на жизнь, а на смерть? Сполдинг был душегубом. Это знание я ношу в своем сердце с той самой ночи, когда потребовался пистолет Боланда, чтобы не дать ему меня изнасиловать. Он бы не остановился только на этом. Вечер в гостинице стал бы моим последним. Как, должно быть, он обожает войну и ту кровавую баню, которой она позволила ему насладиться всласть».

«10 июня 1921 г.

Утром позвонила Вера Чедвик и рассказала, что пропала девушка с одной из ферм в Берскафе. Сегодня в «Палас‑отеле» городской бал. Мне не хочется идти из‑за намеков, что смерть облюбовала тот район. Вера говорит, что полицейский кавалер предупредил ее по секрету, будто ни одна тамошняя жительница не находится в безопасности. «Если три, значит, пять», – сказал он. Этот детектив – опытный охотник за убийцами, так что к его мнению следует прислушаться. Три, значит, пять. Его теория гласит, что если полиции известно про трех, то очень вероятно, что должны иметься еще как минимум две жертвы, о чьем исчезновении не сообщалось.

Вера спросила почему. А я спросила у Веры.

«От стыда», – ответил он. Родители считают, что их малышка просто сбежала. Им не хочется привлекать внимание полиции. Еще меньше им хочется внимания прессы.