— Здесь надо быть расторопнее, — проворчал он, когда те подъехали. — Неча считать ворон. Иначе всех лошадей разберут прежде нас. — Боярин нахмурился, но тут же сменил гнев на милость, заметив кучку татар в плотных кожаных одеяниях, напоминавших халаты. — Вот торговцы, которых мы ищем. Они, конечно, большие мошенники, но выбор у них довольно хорош. Будь здрав, Келуман, — прокричал он татарину, одежда которого выглядела богаче, чем у других. — Сколько коней ты пригнал?

— Не так уж много, — ответил тот, усердно кланяясь и улыбаясь. — Шести сотен не наберется. Сезон заканчивается. — Он развел руками, выражая горделивое сожаление. — Много двухлеток и однолеток.

— Сокращаете молодняк, чтобы дать место новому ожеребу? — спросил Ракоци, соскакивая со своей Фурии в дорожную грязь. — Разумная мера. — Избавляющая табун от наиболее заурядных особей, пока те не начали проявлять интерес к кобылицам, мог он добавить, но не добавил. — Что ж, поглядим.

— Граф Сен-Жермен — человек весьма сведущий во многих вещах, — счел нужным пояснить Анастасий.

Келуман с недоверием покосился на Ракоци.

— Откуда он знает, зачем мы продаем молодняк?

— Я сам разводил лошадей, правда давненько, — ответил Ракоци, и в груди его защемило от нежности, смешанной с горечью, при воспоминании о просторных конюшнях, которые он держал под Римом пятнадцать столетий назад. Потом, три или четыре века спустя, был Требизонд и табун в восемьсот голов, доставшийся позже Оливии, когда ему пришлось вместе с Роджером бежать из тех мест. Ничего, она справилась, ведь с ней оставался Никлос, подумал он и сказал: — Как я понимаю, лошади, каких ты выводишь, на Западе не известны.

— Существует много пород, которых на Западе не видали в глаза, — пренебрежительным тоном ответил татарин. Он указал рукой на ближайший к ним табунок. — Вот, например, донцы. Их можно без стыда предлагать самым лучшим наездникам мира.

— Казачьи коньки, — пояснил Анастасий, спрыгивая с седла. Подобно многим тучным мужчинам, он был поворотлив и изящен в движениях. — Хороши в бою, выносливы, неприхотливы. Но это не те лошадки, о которых я вам говорил.

Ракоци молча кивнул. Он понимал, что ему как покупателю, проявлять излишний интерес неразумно, и потому неспешно прошелся вдоль табунка.

— Что ж, норов у них спокойный, хороши также ноги. Но в зимнюю пору, похоже, они теряют вес. Холод поедает их плоть.

Татарин пустился в длинные, путаные объяснения, виня в худосочном виде животных мороку длительных перегонов.

— Со временем они свыкаются с холодами, — заключил свои рассуждения он.

Улыбка Ракоци была более чем любезной, но в темных глазах его поблескивал лед.

— Я позволю себе усомниться. У них слишком тонкая шкура. — Не обращая внимания на протесты торговца, он двинулся к соседнему табунку. — Расскажи мне об этих.

— Ах, они тоже с дороги. Путь от Сарая далек. — Заметив, как помрачнел Анастасий, Келуман усмехнулся. — Хочешь сытых коней, приезжай к нам в Сарай.

— Что это за порода? — Ракоци подошел к низкорослым стройным лошадкам. — Степного завода, не так ли?

— Точно. — Келуман со вниманием оглядел иноземца. — Мы зовем их карабаирами.

Ракоци втерся в стадо.

— Они еще вырастут или такими же и останутся? Всем хороши, но для двухлеток мелки.

Келуман сплюнул.

— Они вообще невысокие, но очень сильные. Чего еще надо от лошадей?

Лавелл следил за происходящим с нескрываемым интересом.