|
Легкая вуаль тумана покрывала Реку и ее берега, окутывала деревья на холмах, где все еще виднелись огни. За холмами высились горные склоны; вначале пологие, они затем круто вздымались вверх, достигая десяти тысяч футов. В первые годы Бартон полагал, что их высота по крайней мере вдвое больше. Потом он изготовил примитивный угломер и выяснил, что ошибался – крутизна серо голубых и черных утесов обманывала глаз. Да, вокруг лежал мир иллюзий – физических, метафизических, психологических; впрочем, так было и на Земле. Фригейт тоже закурил. Почти год он не прикасался к сигаретам, но сейчас «впал во грех из за царившей вокруг благодати». Ростом американец почти не уступал Бартону. Зеленоглазый, темноволосый, с выразительным подвижным лицом, он невольно привлекал взгляд. Хотя его физиономия не отличалась правильностью черт – резкие складки у рта, полные губы, упрямый подбородок – она внушала людям доверие. На Земле Фригейт, перепробовавший множество занятий, увлекался литературой и пытался написать беллетризированную биографию Бартона, озаглавленную «Неистовый рыцарь королевы». К сожалению – или к счастью, – ему не удалось закончить этот труд. При первой встрече американец озадачил Бартона, отрекомендовавшись автором научно фантастических романов. В своей прошлой жизни Бартон не встречался с подобным термином и только удивленно поднял брови. Теперь они снова вернулись к разговору, который длился годами. Попыхивая сигарой, Бартон сказал: – Помните, мы толковали о научной фантастике? Вы десятилетиями занимались этой дьявольщиной, Пит, но я до сих пор не понимаю, чем вы зарабатывали на хлеб насущный. Фригейт ухмыльнулся. – Только не пытайтесь выжать из меня точное определение; боюсь, на это не способен никто. Скажем, так: я работал в области литературного жанра, описывающего вымышленные события будущего. Этот жанр называется научно фантастическим, поскольку наука играет в нем значительную роль. Вернее, развитие науки в грядущие века. Причем не только физики или химии, но и социологических, философских и психологических воззрений, существовавших при жизни автора. – Фактически, любой рассказ о будущем – уже научная фантастика. Причем заметьте – роман, написанный, предположим, в 1960 м и обращенный к году 1984 му, будет восприниматься как фантастический и через четверть века. Более того, предметом научной фантастики может быть и настоящее, и прошлое – если в основе произведения лежит передовая наука соответствующей эпохи, и писатель способен более или менее точно определить пути ее развития. – Я вынужден заметить, – добавил Фригейт, – что сделанное мной определение слишком широко: сюда попадают вещи, в которых и не пахнет наукой. Существует множество историй, в которых идет речь о явлениях и событиях абсолютно нереальных, поскольку они научно не обоснованы. Возьмите, к примеру, перемещение во времени, параллельные миры, ракеты, что мчатся со сверхсветовой скоростью, пришествие Господа нашего на Землю, всемирный потоп, порабощение человечества с помощью телепатии и многие другое – перечень их бесконечен. – Почему же всю эту мешанину назвали научной фантастикой? – Видите ли, фантастика существовала задолго до того, как некий человек по имени Хьюго Гернсбек придумал этот термин. Вы ведь читали Жюля Верна или «Франкенштейна» Мэри Шелли? Это тоже научная фантастика. – Скорее просто фантастика, – отозвался Бартон. – Но, собственно, вся беллетристика – это фантазия, выдумка. Разница между обычной выдумкой, именуемой реалистической литературой, и научной фантастикой заключается лишь в том, что в первой речь идет о возможном, о событиях, которые могут произойти, обо всем, что было и существует в прошлом и настоящем. В научной же фантастике рассказывается о невозможном или даже совершенно немыслимом. |
