|
Некоторые критики предлагали назвать ее искусственной литературой, но этот термин не привился. Бартон, однако, никак не мог понять, причем здесь наука, к которой он относился с большим уважением. Путаные речи Фригейта не проясняли сути дела. – Вы можете считать, – с отчаянием заявил американец, – что научная фантастика – одно из множества несуществующих явлений, имеющих, тем не менее, свое обозначение. А теперь давайте потолкуем о чем нибудь другом. Но Бартон не собирался менять тему. – Значит, ваше занятие было чем то совершенно нереальным? – Нет, профессия писателя фантаста безусловно существует. Не существует, собственно, самой научной фантастики. Простите, Дик, но наша беседа стала напоминать диалог из «Алисы в стране чудес». – Можете ли вы заработать деньги на писаниях, которые не существуют? – гнул свое Бартон. – Почему же нет. Я не умирал от голодной смерти на чердаке. Правда, позолоченного «Кадиллака» у меня тоже не было, – добавил Фригейт, помолчав. – Какого «Кадиллака»? Вопрос слетел с уст Бартона, но он подумал о другом, о странном совпадении: женщина, с которой он спит, – та самая Алиса, вдохновившая Льюиса Кэрролла на создание его шедевра. Внезапно Фригейт воскликнул: – Что это? Бартон обернулся к востоку. Там поток сжимали отвесные утесы; вода кипела меж скалистых стен. Вниз по течению к ним двигалась какая то громада – вернее, целых две. Они словно висели над туманом. Ближняя походила на деревянную вышку, на которой, похоже, виднелась человеческая фигура. Дальняя казалась огромным круглым приплюснутым шатром. Основание этих сооружений скрывал туман. Бартон залез на веревочный трап, растянутый между реей и бортом, и уставился на непонятный объект. Спустя минуту он крикнул Фригейту: – Пит, по моему, это плот! Невероятно большой! Они идут по течению, прямо на нас. Там вышка, и на ней – рулевой. Стоит столбом! Похоже, он… Невероятно! Человек на вышке не шевелился. Но если он жив, то должен же видеть, что столкновение неминуемо! Бартон быстро соскользнул вниз. Фигура на плоту по прежнему оставалась недвижимой. – Будите всех! – закричал он Фригейту. – Живее! Нужно спасать судно! Очутившись на палубе, Бартон вновь погрузился в густую пелену предрассветного тумана. Он перепрыгнул на причал и, придерживаясь рукой за борт, стал пробираться вперед, к носу, пока не нащупал швартовый кнехт. Ему удалось разделаться с тугим узлом, когда на палубе послышались голоса. Крикнув Каззу и Монату, чтобы они отцепили кормовой конец, Бартон в спешке задел коленом массивное бревно кнехта и несколько секунд скакал на одной ноге, шипя от боли. Затем он сбросил канат с бревна, добрался до трапа и поднял его на борт. Рядом возникли встрепанная женская головка и лицо Фригейта. – Что случилось? – недоуменно спросила Алиса. – Достали шесты? – Бартон повернулся к американцу. – Да. Он снова залез на веревочную лестницу. Плот неуклонно двигался к причалу. Человек на вышке был все так же недвижим. С острова послышались голоса. Ганопо проснулись и тревожно окликали их. Из густого тумана проступили голова и плечи Моната. Он выглядел химерой, чудовищем из готических сказаний. Очертания черепа походили на человеческие, но лицо… Лицо выдавало его неземное происхождение. Густые черные брови нависали над резко выступающими скулами, вокруг ноздрей колыхались губчатые складки плоти, плотный хрящ на конце носа прорезала глубокая впадина. Рот с тонкими черными кожистыми губами напоминал собачью пасть, огромные уши – морские раковины. Где то возле Моната находился Казз. Бартон не мог разглядеть его в тумане: неандерталец был коротышкой. Лишь когда он подошел совсем близко, стала видна его приземистая могучая фигура. |
