|
В те времена марихуану и гашиш потребляли лишь в больших городах и только в богемных компаниях. Ну, еще среди черных и цветных в гетто. – Мы с женой жили в Пеории, штат Иллинойс, и встретили там одну супружескую пару, типичных выходцев из Грин Вилледж. Они уговорили меня попробовать марихуану. Мне не хотелось. Я представлял, как нас схватит полиция… потом – скандал, суд, суровый приговор, тюрьма… Что станет с нашими детьми? Но алкоголь добавил мне храбрости, и я предался греху. Делая первые затяжки, я безумно волновался. Но вот это произошло – и ничего страшного не случилось. – До того вечера – как, впрочем, и потом – я не испытывал тяги к наркотикам. Но в тот раз мир представился мне раствором, насыщенным мельчайшими кристалликами. Вновь произошел какой то сдвиг в сознании. Кристаллики зашевелились, заметались и начали мало помалу выстраиваться в определенном порядке, будто ангелы на параде. Но этот порядок был бессмысленным… вернее, не столь разумным, как в первый раз. Я не ощущал в нем своего места – места, казавшегося справедливым и естественным. – Ну, а третий случай? – заинтересованно спросил Нур. – Тогда мне уже исполнилось пятьдесят семь. Я был единственным пассажиром воздушного шара, парящем над кукурузными полями Иллинойса. Солнце садилось, яркий свет дня понемногу тускнел. Мы парили в недвижном воздухе словно на ковре самолете. Знаете, если в открытой гондоле зажечь свечу, даже при сильном ветре она не погаснет и будет гореть так же ровно, как в наглухо изолированном подземелье… – Внезапно мне начало казаться, что солнце вновь встает над горизонтом. Все вокруг зажглось ярким слепящим светом – и он исходил от меня! Я превратился в пламя, и мир воспринимал мой свет и тепло. Спустя секунду – может быть, позже, – свет исчез… он не побледнел, не обесцветился, а просто исчез… Но прежнее ощущение вернулось ко мне… то, самое первое… Мне казалось, что мир, разумен и упорядочен, и все, что происходит со мной и любым другим человеком – естественно и закономерно. – Пилот ничего не заметил. Очевидно, внешне транс никак не проявился… Тот случай был последним, Нур. – Эти мистические откровения, по видимому, не имели большого влияния на вашу жизнь? – спросил араб. – Вы имеете в виду – стал ли я лучше? Нет… Пожалуй, нет. Нур задумчиво потер лоб. – Эти эпизоды напоминают мне то, что мы называем «таджали», откровение… Однако они отличаются от истинного таджали, ибо проявились случайно, а не в результате осознанного стремления к самосовершенствованию. Да, у вас были ложные откровения. – Значит, я не могу испытать настоящего? – Конечно, можете – и в самых различных формах. На миг воцарилось молчание. Закутанный в покрывала Фарингтон что то пробормотал во сне. Неожиданно Фригейт спросил: – Нур, меня давно мучает вопрос… не возьмете ли вы меня в ученики? – Почему же вы не задали его раньше? – Я боялся отказа. Вновь молчание. Нур смотрел на альтиметр. Погас заворочался, открыл глаза и потянулся за сигаретой. Он чиркнул зажигалкой, и мелькнувший огонек отбросил странные блики на темную физиономию свази, исказив привычные черты, превратив его лицо в маску священного ястреба, высеченного из черного дерева резцом древнеегипетского скульптора. – Так что же? – у Фригейта дрогнул голос. – Однако вы всегда считали, что способны сами прийти к истине. – И я никогда не доходил до конца… я был слишком пассивен, меня носило, как воздушный шар. Обычно я принимал жизнь такой, какой она была или представлялась мне. Лишь временами меня охватывала тяга приобщиться к какому либо учению, доктрине или религии. Но она проходила – рано или поздно, – и я вновь искал желанную цель. |
