Я не отрывала глаз от пола. Когда мне впервые пришла в голову такая возможность, когда я впервые догадалась? Я знала ответ на эти вопросы. Это произошло в ночь гибели Ван Дайнема, когда она легким кивком отпустила его брата, и я поняла: Констанце нравится разлучать людей.

– Я думала об этом, – сказала я. – Я даже хотела спросить ее. Но она бы начисто все отрицала, а доказать я ничего не смогла бы.

– Я знал, что она забирала их. – Он помолчал, сведя брови. – Каким-то образом я понял, что всегда это знал, с первой же минуты нашей встречи. Когда она поцеловала меня в тот первый день, помнишь? Все это полностью соответствует ее характеру.

– Не могу поверить. Я все еще не могу поверить. – Я с мольбой повернулась к нему. – Она же в самом деле любит меня, Френк.

– Знаю. И ни на секунду не сомневаюсь в этом. Но она разрушает все, что любит. – Он остановился. – Ты понимаешь – она уничтожит тебя, если ты ей это позволишь! Она оторвет тебя от меня и утащит в сторону – шаг за шагом. И сделает так тонко, так искусно, что ты ничего и не почувствуешь, пока не будет слишком поздно. Вот что может случиться, если ты ей это позволишь.

– Это неправда. – Я встала. – Ты не должен так говорить. Я начинаю чувствовать себя такой слабой.

– Ты не слабая, – решительно сказал он. – Но у нее есть одно большое преимущество. Ты пришла к ней ребенком. Ты знаешь, что говорят иезуиты? «Дайте мне ребенка, и я верну вам человека».

– И все же это неправда. Я не принадлежу ей.

– Нет, ты ее. Хотя бы часть тебя принадлежит ей. Когда ты сомневаешься в себе – это Констанца заставляет тебя сомневаться; когда ты знаешь, где лежит истина, но боишься признаться – это Констанца; когда ты сомневаешься в нас, когда ты сомневаешься во мне – это тоже Констанца.

Я понимала, что в его словах заключена правда, и печаль, с которой он произнес их, резанула меня.

– Разве так плохо сомневаться? – сказала я наконец.

– Иногда очень плохо… – Он остановился. – Но я уверен, что, когда вообще у нас так мало времени, может, мы не должны впустую терять его на сомнения или тратить на затяжки – и тут моя ошибка, я это знаю.

Наступила пауза. Я видела, как Френк бегло оглядел квартиру, после чего повернулся.

– Я считал, что мы должны подождать, пока обстоятельства не будут нас полностью устраивать, пока я не смогу дать тебе то, чего ты заслуживаешь. Теперь я вижу, что ошибался. Я сказал, что произнесу перед тобой речь, но теперь думаю, что могу обойтись и без нее. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Через месяц, когда оставалось несколько недель до дня нашей свадьбы, Монтегю Штерн перенес сердечный удар; вскоре он умер. Я узнала эту новость из длинного и эмоционального телефонного разговора с Констанцей. Я была во Франции, и Френк, к раздражению Констанцы, оставался со мной, взяв двухнедельный отпуск в институте. Когда я сообщила ему, было утро пятницы; мы сидели за завтраком на террасе отеля. Стоял великолепный летний день, на небе не было ни облачка, дом, которым я занималась, располагался по ту сторону долины; под нами, извиваясь, миля за милей текла Луара. Движение водных струй было почти незаметным. Когда я сообщила ему известие, Френк встал и отвернулся от меня. Наступило долгое молчание.

– Когда это случилось? – наконец сказал он.

– Ночью. – Я замолчала.