Но все это было странно – решительно странно. Словно она что-то замышляет, сказал бы я, такое было впечатление, когда я видел ее последний раз. У нее всегда был такой уклончивый, замкнутый вид – помнишь? Я сказал ей: «Конни, я все вижу по твоему лицу. С тобой что-то происходит. Что-то плохое».
– И что она ответила?
– Она сказала, что я ошибаюсь – сразу же и без запинки. Она засмеялась. Я, конечно, ей не поверил. Так и сказал. Я чувствовал, что тут замешан какой-то мужчина, и спросил, кто он такой. Она, естественно, не ответила. Она просто сидела с улыбкой сфинкса, пока я прыгал вокруг нее, ломая себе голову в догадках.
– И никаких намеков? Это не похоже на Констанцу.
– Ни одного. Она сказала, что все станет ясно в самом конце – и когда это случится, я буду искренне удивлен. Вот и все. – Виккерс помолчал, глянув на часы. – Боже небесный! Неужели прошло столько времени? Боюсь, что через минуту мне придется бежать…
– Конрад…
– Да, до'огая?
– Не избегает ли меня Констанца? Не в этом ли дело?
– Избегает тебя? – Он бросил на меня взгляд – растерянный взгляд, в котором были и обида, и удивление. – Чего ради? Ясно, вы поссорились, ну это всем известно. И должен сказать, я в самом деле слышал кое-какие волнующие слухи – в них муссировалось имя какого-то мужчины, ты знаешь, как это бывает… – Он одарил меня широкой улыбкой. – Но Констанца никогда не обсуждала эту тему и всегда очень тепло о тебе отзывалась. Ей нравились твои последние работы. Та красная гостиная, что ты сделала для Молли Дорсет, – она просто обожала ее.
В своих стараниях убедить меня он допустил оплошность. Я сразу же по его глазам поняла, что он осознал ее.
– Гостиная у Дорсетов? Странно. Я закончила ее четыре месяца назад. Последняя работа, которой я занималась до того, как Стини заболел. А мне показалось, вы сказали, что не видели Констанцу почти год?
Виккерс театральным жестом хлопнул себя по лбу:
– Господи, ну я и идиот! Значит, речь шла не о Дорсетах. Должно быть, совсем о другом доме. Годы, понимаешь ли, до'огая. Наступает размягчение мозгов. Я вечно все путаю – имена, даты, места: просто какой-то бич! А теперь не обижайся, но я должен расстаться с тобой. Через полчаса мне нужно быть в Виллидже – просто встреча старых друзей, но ты же знаешь, что сейчас делается на дорогах. Весь город запружен какой-то ужасной публикой: туристы, понимаешь ли, продавцы машин из Детройта, домохозяйки из Айдахо, каждое такси так и выхватывают из-под носа…
Крепко ухватив меня за локоть, он вывел меня в холл. Здесь уже находился японский мальчик.
– Обожаю тебя в этом синем – он так гармонирует с твоими тициановскими волосами, – доверительно прошептал он, и, поскольку Виккерс часто прибегал к беспардонной лести, чтобы обеспечить себе быстрое исчезновение, я не удивилась, обнаружив через минуту, что уже стою на тротуаре.
Я было повернулась, но Виккерс, который был столь знаменит своим очарованием, не боялся прослыть грубияном. Я увидела взмах руки в белой перчатке. Слуга-японец хихикнул. И дверь баклажанного цвета изящного маленького городского дома захлопнулась у меня перед носом.
Я сочла ситуацию довольно интересной. Как стремительно меня выставили! И теперь я была совершенно уверена, что Виккерс, который хранил верность если не моему дяде Стини, то Констанце, откровенно врал.
Прежде чем отправиться в дом к Конраду Виккерсу, я оставила позади день, полный разочарований и раздражения, большую часть которого я сидела на телефоне. Остаток вечера был точно таким же. Пить шампанское было ошибкой. Ошибкой было обсуждать с Виккерсом те три месяца, что я провела со Стини в Винтеркомбе. |