— Ты просил меня сосчитать, сколько китайцев вошло и вышло из барака.

— Ну и сколько же?

— Их было восемнадцать.

— Восемнадцать! — В шахте я насчитал всего восемь.

— Восемнадцать.

— Ты заметила, что у них было в руках, когда они выходили?

— Я не видела, чтобы кто-нибудь из них вышел. Во всяком случае, пока не стемнело.

— Попятно. Где фонарь?

-- У меня под подушкой. Здесь.

Она отвернулась, и вскоре я услышал ее мерное дыхание, хотя знал, что она не спит. Я оторвал куски лейкопластыря и залепил им стекло фонаря, оставив только маленькое отверстие, диаметром в четверть дюйма, в самом центре. После этого занял позицию у щели в стене-шторе, через которую был виден дом профессора. Хьюелл вышел после одиннадцати и направился к себе в дом. Я видел, как там зажегся свет и погас спустя десять минут.

Я подошел к шкафу, в котором слуга-китаец сложил нашу одежду, порылся немного, светя себе тонким лучом фонаря, пока не нашел пару темно-серых фланелевых брюк и синюю рубаху. Быстро переоделся в темноте. Выйти на полуночную прогулку в белой рубашке и белых джинсах — едва ли это понравилось бы полковнику Рэйну. Затем я подошел к постели Мари и тихо сказал:

— Ты ведь не спишь, верно?

— Что тебе нужно? — Никакого тепла в голосе, ну просто совершенно никакого.

— Послушай, Мари, не глупи. Чтобы провести их, мне пришлось и тебе соврать в их присутствии. Неужели ты не видишь преимущества, когда я могу передвигаться, а они считают меня прикованным к постели? Что я должен был сделать, по-твоему? Появиться в дверях с Хьюеллом с одной стороны и профессором с другой и бодро проворковать: «Не обращай на это внимания, дорогая. Я просто придуриваюсь»?

— Полагаю, что нет,— сказала она, поразмыслив.— Что ты хотел? Только сказать мне это?

— Вообще-то дело касается твоих бровей.

— Моих чего?

Бровей. Ты такая яркая блондинка, а брови черные. Они настоящие? Я имею в виду цвет...

— Ты не спятил?

— Мне нужно затемнить лицо. Нужна тушь. Я подумал, а вдруг у тебя есть...

— Почему бы тебе с самого начала так и не сказать, вместо того, чтобы строить из себя умника? — Как бы ни подсказывал ей разум «прости!», какая-то другая часть сознания выступала против. Туши у меня нет. Могу предложить только гуталин. В верхнем ящике, справа.

Меня слегка передернуло от этой идеи, но я поблагодарил ее и оставил в покое. Через час я оставил ее совсем. Положил под простыню на своей постели куль тряпья, проверил, нет ли вокруг дома заинтересованных наблюдателей, и вышел с задней стороны дома, приподняв боковую штору ровно настолько, чтобы можно было проскользнуть под ней. Ни криков, ни воплей, ни выстрелов. Бентолл перешел границу незамеченным, чему был несказанно рад. На темном фоне меня и с пяти ярдов не заметишь, хотя с подветренной стороны можно запросто унюхать и с пятидесяти. Что-то такое в гуталин подмешивают.

На первом этапе моего путешествия от нашей хижины до дома профессора не имело значения, больная нога или здоровая. Любому из барака или дома Хьюелла мой силуэт был бы отчетливо виден на светлом фоне моря и белых блесток песка. Поэтому я преодолел этот участок ползком, на четвереньках, направляясь к задней части дома, что находилась вне поля зрения всех остальных.

Я завернул за угол и медленно, бесшумно поднялся на ноги, прижавшись вплотную к стене дома.