Внезапно оцепенеть меня заставила мусорная корзина с пустыми банками из-под пива. Боже мой, пиво! Старина Бентолл никогда не оставит ничего незамеченным, если только вы его ткнете носом и трахнете при этом дубинкой по голове, чтобы привлечь внимание. Я осушил два полных стакана пива в комнате и запросто оставил их пустыми. Даже с учетом возбуждения ни профессор, ни Хьюелл не производили впечатления людей, которые забудут о том, что оставили полные стаканы пива. А уж о слуге-китайце вообще речь не идет. И что пиво испарилось от жары во время пожара, они вряд ли поверят. Я выхватил пару полных банок из стоящего рядом ящика, вскрыл их секунды за четыре при помощи открывалки, лежащей на раковине, подбежал к столу в комнате и снова наполнил стаканы, держа их под небольшим наклоном, чтобы не образовалась подозрительно высокая шапка пены. В кухне я швырнул пустые банки в корзину к остальным — количество выпитых за ночь банок позволяло надеяться, что две лишние останутся незамеченными, и вылез из окна. Спешить следовало, потому что я заметил, как слуга направляется к дому, но до своей хижины мне удалось добраться незамеченным.

Когда я пролез под пологом в комнату, Мари стояла в дверях, наблюдая за догорающим пожаром. Я тихо позвал ее, и она подошла.

— Джонни.— Она так обрадовалась мне, как никто и никогда до этого. — Я уже сотню раз умирала от cтpaxa с тех пор, как ты ушел.

И это все? — Я обнял ее крепко здоровой рукой и сказал: — Мне удалось передать радиограмму, Мари.

— Радиограмму? — Той ночью я здорово измотался и физически, и умственно, но все равно надо было быть полным кретином, чтобы не понять: такого комплимента тебе в жизни никто не дарил. Но до меня не дошло.— Ты отослал ее? Как замечательно, Джонни!

— Повезло. Толковый парень на австралийской посудине попался. В этот момент — послание на пути в Лондон. А там пойдут дела. Что именно, не знаю. Если поблизости есть британские, американские или французские военные корабли, то через несколько часов они будут здесь. Или надо ждать роту солдат на гидросамолете, допустим, из Сиднея. Не знаю. Уверен только в одном: в нужное время они все равно не успеют...

— Т-с-сс,— она прикоснулась пальцем к моим губам.— Кто-то идет.

Послышались два голоса, один звучал резко, торопливо, другой гудел, словно грузовик с цементом, взбирающийся в гору на первой передаче. Уизерспун и Хьюелл. Ярдах в десяти, а то и ближе. Сквозь щели в стене-шторе я видел свет качающегося фонаря в руке одного из них. Я бросился к постели, схватил со стула пижамную куртку, судорожно натянул и застегнул на все пуговицы. Юркнул под одеяло. Я неудачно приземлился на больной локоть, поэтому, пока переворачивался на другой бок, лицом к вошедшим в комнату без стука гостям, мне нетрудно было изобразить на лице страдание и бледность. Один Бог знает, как было больно.

— Вы должны извинить нас, миссис Бентолл,— протянул профессор с такой смесью участия, заботы и елейной приторности, что меня чуть не стошнило. Правда, мне было тошно и до этого. Однако я не мог не восхищаться его способностью притворяться. В свете того, что я видел, слышал и совершил, мне было трудно вспомнить, что мы еще продолжаем игру в кошки-мышки.