От лат. modus operandi — образ действий.

В общем, что-то здесь не сходится, но, увы — информации мало, копать и копать. Копать и копать.

Моя помощь в таранном деле Маринке не потребовалась, со второго удара дверь чуть приоткрылась. Теперь 1 уже отговаривать ее было бесполезно, а стоять в стороне — неловко.

Мы навалились вдвоем — раздался скрежет (и точно, это выдирались из косяка ржавые гвозди); образовалась щель, а потом дверь распахнулась.

Маринка скользнула у меня под мышкой и вошла первой.

В сенях стояла лавка, а на лавке — очень ржавое, буквально кружевное ведро. Я его щелкнул.

Дверь во внутренние помещения была только прикрыта. Внутри было совсем темно — окна закрывали дощатые ставни, и свет едва пробивался сквозь щели. Я подошел к окну и нащупал крючок. С совсем уж гнусным скрежетом заржавевших петель створки приоткрылись.

Как известно, избы возводятся вокруг печи. Карельские, рассчитанные на долгую морозную зиму, — тем более. Причем возводятся они очень продуманно: вот эта большая, в два окна, комната, в которую выходит только один угол печи, называется летней избой, а к зиме здесь должна выстроиться немаленькая поленница — чтобы не бегать за каждой порцией дров на мороз; а основное тепло печь отдаст в меньшую «зимнюю» избу и на кухню.

— Смотри, — сказала Маринка.

Я посмотрел. В углу на истлевшем половике грудой лежали серые, как бы покрытые копотью, кости. Больше в летней избе не было ничего.

Кости были не слишком крупные — ну и, слава богу, не человеческие. Я присел, отогнул угол половика и увидел большой собачий череп. Нет, не собачий. Волчий.

— Волк, — как бы услышав, что я думаю, сказала Маринка.

Я встал. Вдруг закружилась голова, и мне показалось, что сейчас опять пойдет кровь носом.

— Посмотрим дальше?

— Ну раз уж забрались со взломом…

— О! Свечка!

Маринка шагнула к окну, нагнулась и подняла с пола деревянную плошку с торчащей из нее полусгоревшей темно-коричневой свечой. Я поджег фитиль, мы дали огоньку разгореться — и пошли на кухню. Обычно самое интересное в деревенских избах находится на кухнях и чердаках.

Кухня носила следы разгрома. Здесь как будто дрались — лавка валялась перевернутая, стол был сдвинут с места, один стенной шкафчик покосился, другой — просто разлетелся в щепу. Что странно — на полу не было ни мусора, ни осколков. Словно вымели тщательно, причем совсем недавно. Целой посуды и вообще кухонной утвари тоже не было — вынесли? Дверца каржины (если кто не знает, то это такой деревянный короб, примыкающий к печи: сверху лежанка, а с торца — лестница в подполье) была изломана и сорвана с петель. Огонек свечи задергался, и мне показалось, что в подполье легонечко втягивается воздух.

— Как интересно… — пробормотала Маринка, наклоняясь к боковой стенке каржины. — Посвети, Кость.

На досках, отшлифованных песком, угадывались глубоко прорезанные узкие рисунки, которые снова, как и на перекладине ворот, не удавалось как следует рассмотреть.

— Сбоку, сбоку… — командовала Маринка. — Пониже… вот так.

Наконец свет действительно упал как надо, и стали видны знаки и фигуры.

— Олень… лось, да?., волк… еще волк… медведь… а это что?

— Паук, — предположил я.

— Нет, это какая-то составная руна, я думаю… так, а это?

— Ну не крокодил же.

— Щука! А это какие-то птицы. А это?..

— Человек, надо полагать.