– И что же случилось? – спросила я, когда мы шли через лужайку в дубовой роще.

– Пока я рос, мы постоянно путешествовали, поэтому наши семьи отдалялись. Поскольку мы с Луной жили в разных мирах, я ее толком так и не узнал. Уже близилось время свершения церемонии, а мы с ней виделись всего несколько раз. Она меня тоже почти не знала, но ей почему‑то хотелось связать себя со мной.

– Ты же такой красивый, – сказала я с напускным смущением. – Как же ты поступил?

– Когда пришло время поцеловать ее ради вечного единения, я наклонился и одарил ее прощальным поцелуем.

– Наверное, тебе это далось нелегко, поскольку ты вампир и все такое, – прошептала я.

– Я сделал это для блага нас обоих. Конечно, у Максвеллов на сей счет иная точка зрения. По их мнению, я отверг Луну и нанес оскорбление всему их семейству. Они были возмущены. Моим родителям пришлось срочно принимать меры, и они отправили нас с Джеймсоном сюда. Так мы поселились в бабушкином особняке.

– Bay. Наверное, тебе действительно было очень трудно следовать велению сердца, пойти наперекор всему вампирскому сообществу. Именно из‑за этого решения ты покинул Румынию.

– Я увидел из окна моей мансарды красавицу с волосами цвета воронова крыла и понял, что предпочту провести вечность в одиночестве, дожидаясь, когда снова увижу ее, чем проводить время с той, которую не люблю.

Мы сами не заметили, как дошли до моего дома. Перед расставанием наши губы слились в долгом поцелуе.

– Завтра после заката, – напомнила я ему.

– И ни секундой позже, – отозвался он.

Когда я открывала дверь, Александр помахал мне. Я вошла внутрь и повернулась, чтобы помахать на прощание, но он уже исчез, как того и следовало ожидать.

14

– Время уже после полуночи, – сказал отец, смотревший в общей комнате кабельный канал, когда я на цыпочках проходила мимо.

– Папа, мне шестнадцать, и день завтра не рабочий.

– Но это… – начал он строгим тоном.

– Я знаю, твой дом, а я – твоя дочь и до совершеннолетия должна жить по твоим правилам.

– По крайней мере, обращать на них внимание.

– Я это слышу с двухлетнего возраста.

– Потому что научилась нарушать их, как только начала ходить.

– Прости, больше не буду.

Я подала ему его содовую, которая стояла на журнальном столике, крепко обняла и пожелала доброй ночи.

– Я рад, что ты хорошо провела время у тети Либби, – сказал он. – И еще рад, что ты вернулась домой.

– Я тоже, папа.

Вконец вымотавшаяся, я заползла в постель, даже не сняв промокшую от дождя одежду, выключила лампу «Эдвард Руки‑Ножницы», облизала губы, на которых все еще ощущались поцелуи Александра, и прижала к себе своего Микки Злюку, жалея, что не могу вот так же прижать кое‑кого другого. Я лежала в постели, ерзала и ворочалась, не в силах дотерпеть до завтрашнего заката.

Через некоторое время у меня возникло ощущение присутствия, какого‑то шевеления в темноте. Я огляделась по сторонам и не заметила ничего, кроме теней от мебели, а под мою кровать не могла забиться никакая летучая мышь, столько у меня было туда напихано всякой всячины.