|
Но почему мы создаем себе врагов на ровном месте, а преданных друзей не замечаем? Что есть друг и что есть враг? Где грань между ними? Хорошо Сабурову, он уже отвоевался, отбомбился по целям. Но тоже ищет себя в новой, мирной жизни. А как быть с Мовладом, с Литовским? Простить им смерть Стаса, Флинта? Нельзя. Так можно прощать до бесконечности. Из призванного воина превратиться в созерцателя, комментатора событий, жизнеописателя творящихся вокруг беззаконий, а после, под лучами весеннего солнца, и вовсе растаять, как та Снегурочка, не умеющая ни любить, ни ненавидеть.
Сразу после похорон Кононов отправился под Серпухов, к отцу Иринарху. Надо было и передохнуть, многое обдумать в той благодатной тиши, послушать мудрого старца. Смерть смертью, а жизнь продолжается. Взял с собой в попутчики только Николая Сабурова, тот давно хотел познакомиться с легендарным батюшкой. Опять из-под колес уходит дорога, мелькают изрытые оспой неугомонного реформаторства русские поселки. Сколько их было на Руси этих «реформаторов», начиная с Петра I? Не счесть. Каждый ломал, сгибал, рвал с корнем, а деревеньки эти как стояли, так и стоять будут. Уже кажется об одной ноге, с выколотыми глазами, а Бог все равно дает зрение и силу. Нет, ничего ты с ним не сделаешь, с русским человеком. Его можно обмануть, обольстить, даже убить, но повалить нельзя. Выпрямится и воскреснет. Неужели они этого не понимают, пришельцы? Копят богатство, думают, верхом уселись. А на суд Божий войдут голые, без земной славы и сияния. И встретят их обобранные ими, стоящие у Престола. Первые последними станут, и это высшая промыслительная справедливость. Но что же, не надо, выходит, на земле стяжать, добиваться чего-то, хотя бы достойной жизни? Пустить все на самотек, ждать своего часа? Лежать у обочины, надеясь на милость Божью? Нет, каждый с рождения награжден чем-то, сумей это в себе разглядеть, самоусовершенствовать, чтобы не закопать в землю, и живи по совести, неси крест. Коли принял его, без ропщения — большего, что тебе дадено, Господь не возложит. Обо всем этом Сабуров с Кононовым говорили и в дороге, и в сельском домике с отцом Иринархом. Узнав о смерти Мишеля, батюшка молвил, поскребывая седую бороду: — А я вот скажу вам странную, может быть, вещь. И палач, и замученная им жертва — на том свете обнимутся. Как Сталин и Николай второй. Оба испили чашу свою до дна. Разговаривал я недавно со своим другом, отцом Дмитрием, мы с ним одногодки, вместе в лагерях сидели. Он истину сказал: реформаторы эти все — мертвецы при жизни. Они обольстители, а каждый обольститель на браке Господа нашего будет извергнут вон. Слуги Антихриста. И в Апокалипсе так: если бы ты был холоден или горяч, но поскольку тепл, извергну тебя. Теплые люди и то, ни се, мертвецы. Будь верен до смерти, и будет тебе венец жизни. И будет ему звезда утренняя. Ну что же, заговорились мы, давайте чай пить, что ли?.. Пробыли они у отца Иринарха неделю. В покое, в чистоте духа. — Считай, лучшее время за последние годы, — сказал на обратном пути Сабуров. И он был прав.
7 Аршилов вновь улетел в Швейцарию с дипломатическим паспортом и портфелем, набитом «брюликами», драгоценными панагиями и тремя редчайшими иконами, оценочная стоимость которых переваливала за миллион долларов. Наркоденьги не пахли. Остановился он, по иронии судьбы, в цюрихском отеле «Сант-Готар», в том же номере, где несколько лет назад провел пару дней и Кононов. Неудобств не испытывал. Город шпионов, банкиров и аферистов предлагал любые возможности. И для хранения, и для реализации ценностей, и для обмена конфиденциальной информацией с грифом: «Секретно». А оставшийся в Москве Споров вызвал к себе своего заместителя — Литовского. — Леня, — сказал он ему, выслушав доклад. — Хрен с этим Хмурым, будем его топить. |
