Мадж что-то ответила, но не ему, а мертвецу, лежащему между ними. Ее речь была текучей, прекрасной и совершенно непонятной. Потом она повернулась и торжественно, почти царственно вышла из комнаты, оставляя Оту позади. Он замешкался в дверях: желание оглянуться боролось со страхом. Он не знал, ужасаться ли содеянному или вздыхать от облегчения. Ему не хотелось уходить, не простившись с Хешаем — это было бы грубостью.

— Спасибо, Хешай-кво, — произнес он наконец и принял позу ученика, который обращается к уважаемому учителю. Через несколько вздохов он опустил руки, вышел и закрыл за собой дверь.

Воздух в проулке был колким от холода и влажным в преддверии дождя. На какой-то краткий миг Оте почудилось, что он один, что Мадж его бросила, но, не успев испугаться, он нашел ее по звуку. Мадж рвало. Она стояла, перегнувшись пополам над сточной канавой, плакала и сплевывала. Ота положил ей руку на плечо и гладил, мягко и ободряюще, пока ей не полегчало. Когда она встала, он кое-как оттер ее платье и вывел на улицу, а затем к западу, до самой пристани, и прочь из Сарайкета.

— О чем это ты? — спросил Маати. — Как Ота-кво…

И осекся, потому, что в этот миг Бессемянный издал нечто похожее на вздох и исчез, оставив после себя лишь пустую одежду и запах дождя.

20

Утро началось как любое другое, пока не подоспела новость.

Едва Лиат ее услышала в гудении общей комнаты — Мадж исчезла, поэт убит, — она бросилась к дворцу, забыв о собственной безопасности, если в этот миг где-то могло быть безопасно. Когда она перебежала через мост над водой, бурой от опавшей листвы, бока у нее болели, а в раненой руке с каждым ударом сердца отдавалась боль.

Лиат не знала, что сказать, как передать Маати услышанное. Когда она открыла дверь, нужда отпала сама собой.

Удобная изысканная мебель была отодвинута к стенам, ковры — скатаны, так что середина комнаты осталась голой, словно поляна в лесу. В воздухе пахло дождем и дымом. Маати, одетый в кое-как подвязанное церемониальное платье, стоял на коленях посреди круга. Его лицо было бледным, волосы — всклокоченными. Перед ним лежала раскрытая книга в кожаном переплете, исписанная красивым почерком. Маати читал ее вслух. Его тихий, гулкий речитатив отражался от стен, дробился и несся обратно к нему, сложный, как музыка. Лиат зачарованно смотрела, как Маати шевелит губами и раскачивается взад-вперед, творя странные жесты. Внезапно что-то похожее на ветер коснулось ее, не задев платья. В комнате чувствовалось чье-то присутствие, словно в хайском дворце, только тысячекратно усиленное и бесконечно далекое от человеческого.

— Прекрати это! — выкрикнула она, едва поняв, что происходит. — Прекрати!

Лиат бросилась вперед, преодолевая сопротивление невидимой силы. На нее дохнуло как из горнила, только не жаром, а чем-то другим. Маати как будто услышал ее краем уха. Он повернул голову, открыл глаза, и нить заклинания прервалась. Отголоски зазвучали вразнобой и начали гаснуть, словно аплодисменты, редеющие до жидких хлопков. И вот уже в комнате стало тихо и пусто, не считая их двоих.

— Это невозможно! — сказала Лиат. — Ты же сам говорил, это почти то же самое, что Хешай делал прежде. Сам говорил, что ничего не получится. Твои слова, Маати!

— Я должен попробовать, — ответил он. Это звучало так просто, что Лиат не нашлась, что возразить. Она просто осела перед ним, поджав ноги. Маати моргал, как в полусне.

— Должен попробовать. Если не медлить, то может быть… если попытаться сейчас, вдруг Бессемянного еще можно вернуть… Я смогу перехватить его, пока Хешаев труд не совсем…

Прозвучавшее имя поэта вывело Лиат из оцепенения.