– Значит, вы думаете, что физическая сила материализована и может задеть нить, – пренебрежительно заметила Би.

– Мы не можем исключать возможность человеческих фокусов, – ответил Роджер. – Подождите... – поспешил добавить он, видя, как губы Би сложились, чтобы выразить протест, – я не обвиняю Кевина. Но ученый не должен опираться на эмоции. Если что-либо осязаемое коснется нити, оно будет сфотографировано. Если маршрут его пройдет мимо нити, я сниму его другим фотоаппаратом. Существуют более изощренные приборы, но у меня их нет, и нет времени брать их напрокат. Можно начать с таких.

– Что мы должны делать? – спросила я.

Би хранила молчание. Ее нижняя губа была непокорно выпячена.

Роджер выглядел удивленным.

– Вы пойдете спать, конечно. Ничего не случится. Я не собираюсь нападать на объект. Только сфотографирую его.

Я схватила Табиду, который успел уже пару раз ударить лапой по висящей нити, и мы с Би разошлись по своим комнатам. Я улеглась на кровать с Табидой и Агатой. Я не предполагала, что смогу уснуть, и не могла решить, можно ли надеяться, что что-нибудь случится.

Я оставила свою дверь отворенной. Тишина поздней ночи была такой глубокой, что я слышала, как Кевин вернулся домой – вначале грохот цепей и засовов, когда он запирал за собой двери, затем скрип одной из ступеней. После этого тишина восстановилась. Я взглянула на часы, стоящие на прикроватном столике: был час ночи. Роджер, должно быть, ходил на цыпочках, натягивая нити и монтируя фотоаппарат.

Сорок минут второго. Убийцей оказалась невинно выглядящая юная девушка. «Эркюль Пуаро поспел как раз вовремя, чтобы предотвратить новое убийство...» Мой подбородок упал на грудь. Затуманенным взором я взглянула на часы: десять минут третьего. Я бросила книгой в Табиду, который застонал, но не шелохнулся, и позволила моим глазам закрыться.

... Я гуляла по дороге, мощенной желтым кирпичом. Силуэты вдоль дороги не были маленькими, они были размером с человека, возможно, статуями. Фигуры были жесткими и неподвижными, застывшими в принятой позе. Я узнала некоторых из них. Би, Роджер, Кевин... Старая, старая женщина, одетая в выцветшее черное платье, на ее лице было много морщин. Мужчина в шляпе и белом галстуке с тяжелой золотой цепочкой от ручных часов, свешивающейся ему на пузо. Я стала двигаться быстрее. Еще женщины в старомодных одеждах, мантиях и свободных платьях. Ребенок с большими голубыми глазами, никогда не мигающими, – фарфоровая кукла в панталонах и с обручем. Высокий молодой человек в яркой униформе, с золотыми эполетами и шпагой на боку. Я бежала быстрее, чем самый быстрый олимпийский бегун, и чей-то голос где-то кричал: «Назад, дальше назад, дальше...» Фигуры осветились. Я ловила взгляды белых лиц, застывших, как мрамор, смотрела на одежды, пришедшие сюда из музеев и картинных галерей, – мантии из зеленого бархата двадцати ярдов в длину, гофрированные воротники, широкие рукава, отделанные мехом, вышитый золотом жесткий костюм герольда. «Назад, дальше назад...» Тоги, туники и домотканые плащи с эмалевыми фибулами, фигуры, сжимающиеся в размерах, темнеющие и сгибающиеся. С головокружительной скоростью я скользила по поверхности, и фигуры стали терять все человеческое. Они падали на четвереньки, на копыта, на лапы. Я летела так быстро, что казалось, будто они с такой же скоростью двигаются назад – ползут, скользят, плывут и все дальше сжимаются, в то время как тот же голос продолжал в одинаковой тональности свою литанию: «Дальше, дальше назад...» Назад, к самому началу, к бесформенным частицам материи, из которых произошли мы.