— Принести воды? — спросила она.

Беррис кивнул. Он с такой силой цеплялся скрюченными пальцами за матрас, что Лона с секунды на секунду ожидала услышать треск рвущейся материи.

Она поднесла к его губам стакан воды. На шее судорожно задергался кадык.

— Сегодня было еще хуже? — спросила Лона. — Они издевались над тобой?

— Мне приснилось, что я вижу операционную. Первым был Пролиссе, и он умер. Потом Твари изрезали в куски Малкондотто. И он тоже умер. Потом…

— Твоя очередь?

— Нет, — удивленно произнес он. — Нет. Потом они кладут на стол Элизу. Делают длинный разрез… прямо между грудей. Видны ребра и сердце. И Твари начинают копаться внутри.

— Бедный, бедный Миннер. — Надо было срочно остановить его, пока он не обмазал ее грязью с ног до головы. Почему Элиза? Может, это хороший знак — что ему представилось, как ее уродуют? Или было бы лучше, подумала Лона, если бы ему приснилась я? Как меня… превращают во что-то, похожее на него?

Она взяла его за руку и опустила ладонь к себе на грудь; бедный, бедный Миннер, как ему больно — и она принялась облегчать его боль, единственным доступным ей способом. Они задвигались в торопливом слаженном ритме.

Потом Беррис, похоже, заснул. Лона еще долго неподвижно лежала рядом, пока ее снова не окутала легкая дрема. Ей привиделся очень неприятный сон. Во сне вернувшийся со звезд астронавт привез с собой какого-то вредного паразита, раздувшегося от крови вампира, который тут же присосался к Лоне. Кошмар, кошмар… но не тот кошмар, от которого просыпаются с воплем. В конце концов Лона погрузилась в настоящий сон, глубокий и без сновидений.

Наутро у нее под глазами легли темные круги, щеки ввалились. На Беррисе же ночные события не оставили никакого следа; его кожа просто не умела так живописно реагировать на переживания. Когда он одевался, у него был очень даже жизнерадостный вид.

— Ну что, не терпится, наверное, увидеть пингвинов? — поинтересовался он у Лоны.

Неужели он не помнит, как вчера весь вечер изводил ее своей бесстрастно-мрачной миной? А ночные вопли? Или он старался поскорее об этом забыть?

Так ли много осталось в нем человеческого, подумала Лона.

— Да, Миннер, — равнодушно произнесла она. — Жду — не дождусь.

XXIII

МУЗЫКА СФЕР

— Они уже начинают ненавидеть друг друга, — с удовлетворением заметил Чок.

Чок был один; но это же не причина, чтобы не выражать свои мысли вслух. Он частенько разговаривал сам с собой. Один врач как-то даже сказал ему, что это приносит определенную нейропсихическую пользу.

Чок возлежал в ванне из ароматических солей: десять футов в глубину, двадцать в длину и двенадцать в ширину, достаточное пространство, чтобы вместить даже Дункана Чока. Мраморные стенки заканчивались алебастровыми бортиками, а пол вокруг был выложен не обычным кафелем, а фарфоровыми плитками цвета бычьей крови; вся купальня накрывалась куполом из толстого прозрачного стекла, через который было видно небо. Изобретательные инженеры сделали купол прозрачным только односторонне, и наблюдателю со стороны представилась бы молочно-белая полусфера в бледно-розовых завитушках.

Освободившийся от давящей лапы гравитации, Чок расслабленно колыхался в воде и думал о паре несчастных amanti. Уже опустилась ночь, но на черном небе не было видно ни одной звезды — только красноватая дымка невидимых облаков. Снова шел снег. Устремляясь по спирали к поверхности купола, снежинки выписывали в черноте причудливые арабески.

— Она надоела ему, — произнес Чок.