Изменить размер шрифта - +

– Пожалуй. Не знаю. Я знаю только, что теперь, когда Джим умер, остальное не играет роли. Мне все равно, что будет со мной. У меня во всем мире есть только Камилла. Я ее люблю, но что я могу ей дать, кроме любви? Если ей суждено вырасти и жить в этом обществе, очевидно, надо приноравливаться к такой жизни. Я не могу научить ее этому. Я говорила себе, что она будет счастливее, если сумеет приспособиться к правилам, взглядам и законам, которые действуют в этой стране. Вообще я никогда не воображала, что ребенок принадлежит матери оттого, что она его родила. Хорошо бы, она оказалась достаточно сильной, чтобы самой определиться в жизни, когда станет постарше. – Ребекка поглядела с вызовом на Мартина Бека и добавила: – Вы, конечно, считаете, что все это безответственное ребячество, но я об этом очень много думала, правда.

– А я и не сомневаюсь. И ничего безответственного или ребяческого в тебе нет. Напротив. У тебя больше чувства ответственности, чем у большинства твоих сверстниц. К тому же ты правдива, а это тоже довольно необычно.

– Верно, – сказала Ребекка. – Все врут. Ужасно жить в таком мире, где люди врут друг другу. И думают, что так надо, чтобы устроиться в жизни. Да и разве может быть иначе, если даже те, кто всем заправляет и предписывает остальным, что делать и чего не делать, врут пуще всех. Как это можно, чтобы жулик и обманщик заправлял целой страной. Иначе его ведь не назовешь. Подлый обманщик. Я вовсе не рассчитываю, что руководитель, который его сменит, будет лучше, не такая я дура, но мне хотелось показать всем тем, кто нами правит и распоряжается, что нельзя без конца обманывать людей. Мне кажется, очень многие отлично понимают, что им морочат голову, но большинство слишком трусливы или равнодушны, чтобы рот открыть. Да и что толку протестовать или жаловаться, правителям‑то наплевать. Им нет дела до простых людей, они только своей важной персоной заняты. Вот почему я его застрелила. Может, испугаются и поймут, что люди не такие уж тупые, как им представляется. Им плевать, если кто‑то нуждается в помощи, плевать, если кто‑то жалуется и шумит, оттого что не получает помощи, но на свою‑то жизнь им не плевать. Но я…

Телефонный звонок перебил ее. Мартин Бек пожалел, что не предупредил, чтобы его пока ни с кем не соединяли. Наверно, Ребекка не часто бывала такая словоохотливая; когда он видел ее в прошлый раз, она показалась ему застенчивой и молчаливой.

Он взял трубку. Дежурная сообщила, что поиски адвоката Роксена продолжаются, но пока безуспешно.

Мартин Бек положил трубку, в ту же минуту раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Гедобальд Роксен.

– Добрый день, – бросил он Мартину Беку, подходя к Ребекке. – Вот ты где, Роберта. Я услышал по радио, что премьера застрелили, понял по описанию так называемого злоумышленника, о ком речь, и поспешил сюда.

– Добрый день, – ответила Ребекка.

– Мы вас разыскивали, – сказал Мартин Бек.

– Я был у клиента, – сообщил Рокотун. – Чрезвычайно интересный человек. Потрясающий эрудит, знает множество увлекательных вещей. Между прочим, отец его в свое время был видный знаток фламандских гобеленов. Там я и услышал сообщение по радио.

Роксен был одет в длинное пальто в желто‑зеленую крапинку, которое с трудом сходилось у него на животе. Он сбросил пальто на стул, положил свой портфель на стол Мартина Бека и увидел револьвер.

– М‑м‑м, недурно, – заметил он. – Не так‑то просто попасть в цель из такого оружия. Помню – это было перед самой войной, – аналогичное оружие фигурировало в деле двух братьев‑близнецов. Если вы кончили, то мы с Робертой…

– Ребеккой, – поправил Мартин Бек.

– Ну да. Могу я поговорить с Ребеккой?

Порывшись в портфеле, Рокотун достал старый латунный портсигар.

Быстрый переход