Когда я вернулась, леди Гэскуин похлопала рядом с собой по кушетке.

– Сядьте, пожалуйста, со мной, Джейни. Подойдя, я вложила медальон в ее руку.

– Это должно быть у вас. Вы знаете, что говорится в стихах?

– О да, – она едва улыбнулась. – Я была чуть старше вас, когда мне его подарил человек, которого я любила. Мы не смогли пожениться, потому что его сочли неподходящей для меня парой. Он уехал, и больше я никогда его не видела. Пятнадцать лет спустя он погиб в перестрелке на границе.

Она замолчала, с отсутствующим видом глядя на лежащий у нее на ладони медальон. Я не знала, что сказать, но через несколько секунд она продолжила:

– Я вышла замуж за Чарлза. Как жена дипломата, я побывала с ним в нескольких странах. Он достиг немалых успехов, и я научилась уважать его, восхищаться им… да, и любить тоже, невзирая на все его недостатки – Она подняла глаза и как-то робко, вопросительно на меня посмотрела. – Сама не знаю почему, Джейни, но я рассказываю вам вещи, которые не говорила никому.

– Мне ни в коем случае не придет в голову повторять их кому-то, леди Гэскуин, вы можете полностью на меня положиться.

Она легонько махнула рукой.

– Не думайте, что я беспокоюсь, моя дорогая. У нас с вами какое-то особое взаимопонимание. Мне кажется, будто я знаю вас уже очень давно, – она тихо вздохнула. – Мне так всегда хотелось иметь дочь. Как бы хорошо было, если бы вы были ею… Но Адам оказался единственным ребенком. После того как он родился, я больше не могла иметь детей.

– Ваш сын – очень мужественный человек, – сказала я. – Говорил ли вам майор Эллиот, как он спас мне жизнь и привез меня целой и невредимой в Индию?

– Да, кое-что. Однажды я попрошу вас рассказать мне обо всем, рассказать все незначительные подробности, которые не важны для истории в целом, но важны для меня, потому что Адам – мой сын.

– О, я сделаю это с радостью.

Она снова замолчала, а потом внезапно проговорила:

– Они не слишком похожи друг на друга – Чарлз и Адам, но у них есть общая черта, и это – гордость. Глупая, упрямая гордость. Чарлз требовал от Адама беспрекословного повиновения, а тот не желал слушаться отца. Росло раздражение, и вместе с ним росло упрямство… а между тем сердце мое разрывалось, я пыталась прекратить их вражду, принимая одновременно сторону каждого.

Ее глаза увлажнились, и сердце мое наполнилось болью за нее. Я вспомнила гордость и надменный вид Мистера. Они проявлялись даже в том, как он сидел на своем большом черном коне, Флинте, а также высокомерие, сквозившее в холодном взгляде, который напомнил мне взгляд снежного барса. Теперь я видела, что глаза достались ему от отца, а этот тонкий орлиный нос от матери.

Леди Гэскуин продолжала:

– Иногда я задаю себе вопрос: а не боялись ли мы немного Адама. Я хочу сказать – не боялись ли того горевшего в нем огня, железной воли, побуждавшей его идти своим путем, ни перед кем не склоняться, никому не подчиняться, – она опять на мгновение закрыла глаза. – А скорее, я боялась за него. Жизнь обязательно ломает тех, кто не хочет гнуться. – Приблизив медальон к лицу, она посмотрела на него: – Я дала его ему в тот день, когда он пришел ко мне и объявил, что уезжает. Вы ведь тоже знаете, о чем говорится в этих стихах, Джейни. Я всегда молилась, чтобы он считал меня своим другом, но, боюсь, мои молитвы не сбылись. Он сказал, что прекрасно понимает: они с отцом постоянно заставляют меня страдать, и поэтому он уезжает. – Ее губы искривились, и она смахнула слезу.