— Чего это у вас тут стекла летят? Дрались, что ли? — подозрительно спросил он, рассматривая покрасневшее, с грязными потеками черной туши Зинкино лицо.

— Да! — схватилась за соломинку воспрянувшая Зинка. — Малость того… поссорились. Выпивши он пришел, правда, совсем малость, ну я и…

— А чего ж стекла бить, если совсем мало выпивши пришел? — удивился сержант. — Совсем, что ли, у вас, баб, крышу снесло?

— А я это того… нечайно, — продолжала крутиться Зинка, загораживая собой дверь в комнату. — Вы уж простите меня, ради бога. А стекла на улице… стекла я мигом приберу.

— Вообще-то, в отделение бы вас обоих свезти, — с ленцой в голосе процедил сержант, — да штрафануть бы вас по всем правилам под протокол…

— А ты свези! — неожиданно отозвался молчавший до этого Семен. — Свези, сержант, свези. Потому как баба она мне посторонняя, да и подрался я вовсе не с ней. Ну, чего зенки пялишь? — крутанулся он к Зинке. — Сдвинься, говорю! Дай людям в комнату пройти.

Не особенно церемонясь, он оттолкнул Зинку в сторону и, не оборачиваясь, прошел в комнату. Следом за ним вошли и оба милиционера. И застыли на пороге, уставившись на окровавленного мужика.

— Вот тебе и выпимши пришел… — удивленно присвистнул напарник сержанта. — Бабу, что ль, не поделили? — неожиданно заключил он, кивнув на застонавшего мужика.

Совершенно опустошенный, Семен устало посмотрел на сержанта.

— Хуже… все гораздо хуже.

Он замолчал, разглядывая начинающего подавать признаки жизни Сохатого, сплюнул и повернулся к сержанту:

— Ты это… старшина, вот чего. Отправь меня в ваше отделение. Заявление хочу сделать.

Не скрывая своего удивления, сержант покосился на Семена:

— Ну, это, положим, всегда успеется… — И вдруг спохватился запоздало: — Документы!

— Чьи?

— Твои, естественно.

Семен вышел в прихожую, снял с вешалки куртку, достал из внутреннего кармана паспорт, вернулся в комнату и молча протянул его сержанту.

— Ага, — протянул сержант, раскрыв паспорт на страничке, где стоял штамп прописки. — Поселок Стожары. А в Хабаровске чего отираешься?

— Я ж тебе твержу — бичую, — огрызнулся Семен и устало добавил: — Я ж говорю тебе, отправь в отделение. Заявление важное мне надо сделать.

— Насчет этого можешь не волноваться: будет тебе дудка, будет и свисток, — успокоил его несколько обиженный сержант, пролистывая странички паспорта. Наконец-то наткнулся на фамилию Семена и в его памяти сработал какой-то клапан. — Семен Кургузов… Кургузов…

Он прищурился было на Семена, припоминая, где бы мог слышать эту фамилию, но в этот момент заворочался, застонав, Сохатый, и он вынужден был переключиться на него.

— Вась, — кивнул он своего напарнику, — вызывай «скорую». Может, с головой что? Все-таки бутылкой по черепушке прошлись.

Он наклонился над мычащим мужиком, подхватил было его под мышки, пытаясь перевернуть его, перехватился поудобнее и вдруг удивленно вскинул брови.

— Погодь-ка, Вася…

Профессиональными движениями прощупал Сохатого и, вытащив из-под него окровавленный край ветровки, вытащил из внутреннего кармана пистолет.

— Господи… — зажав рот ладонью, простонала Зинка, с ужасом уставившись на Семена. — Ты… ты знал все это?

Семен молчал, лихорадочно соображая, что все это могло значить…

Глава 11

Вячеслав Иванович Грязнов вновь впрягался в привычное для себя сыскное дело, в котором ему когда-то не было равных.