То есть — уйти последним с праздника жизни, на котором зажигала магнитофонная Алена Апина. Иначе — не комильфо.
Вот пью, пью…
Да, маленькое отступление. В пьянке есть один забавный момент. Иногда, при соблюдении некоторых условий, алкоголь перестает усиливать опьянение, но поддерживает его. Главное, не торопиться с рюмками. Словно какой-то порог перешагиваешь — потом как воду хлебаешь, хоть бы хны. Вот я до такого состояния и нажрался. Причем внезапно. Вроде только что из колонок неслось:
— Он уехал в ночь на ночной электричке и в дверях ему прищемило…
И девки танцевали, и братья по плечу хлопали…
И раз! Нет никого. Братья под столом, девки в туалете, мужики мои на базе.
Откланиваюсь перед барменшей — больше не перед кем было, и чапаю домой.
И тут вдруг…
Я же, сука, мудрый. Я же понимаю, что утром мои бойцы проснутся и будут страдать. Беру в этом же баре две бутылки водки — по магазинной цене. Какой дурак будет в таком местном баре водку продавать дороже? Ее ж не купит никто и никогда — ну и довольный валю через темный апрельско-майский городок этот.
Иду, песни пою, лепота!
И тут из кустов девичий голос:
— Эй, парень! Помоги!
Это когда я трезвый — злой. А под таким могучим шафэ благороден как слон. Как я могу отказать в просьбе о помощи? Тем более, когда ее прекрасная дама озвучивает. Я в кусты и ломанулся.
А я весь такой в модном, навороченном камуфляже. И сразу видно по харе — не местный.
Барышню я не вижу. Мало того, что я благородный как слон, так я еще и слепошарый как крот. Особенно ночью. После контузии. Ну ты, сержант, помнишь, да?
Значит тут голос:
— Ой, а у вас водка есть?
И черт меня за язык дернул ответить:
— Есть! — а ведь знаю, чем это все закончиться может… Знаю, но не помню. Бывает такое.
— Ой, а угостите дам водкой… — голос из кустов акации. «Акация» — это не только самоходка. Это еще и растение такое. Красивое… Как самоходка… Впрочем, отвлекся. Я, значит, в кусты ныряю, Смотрю… О! Да их тут много! «Вот же мужики обрадуются, когда я им девок на десерт приведу!» — мелькает олигофреническая мысль. Тут я включаю обаяние — хотя смысл? Все равно не видно ни зги:
— Девочки, а пойдемте к нам на базу!
— А нас тут много… — нежный шепот из кустов.
— Сколь? — напрягаюсь я.
— Две…
— Фигня. Нас — десять! — гордо отвечаю я, и дамы радостно соглашаются.
Потом мы идем. Я обеих веду под руки по буеракам каким-то. Херню какую-то на уши вешаю. Ну, все как положено.
Приходим.
Девкам говорю:
— Погодьте! Сейчас будет вам десять мужиков!
Захожу в дом. Включаю свет. Мужики в разнообразных позах храпят, убитые зеленым змием.
— Отряд, подъем! — ору я. — Командир вам баб привел!
В ответ в меня летит сапог, раздается мат и снова храп…
Так… Подвели меня робятки… Придется за десятерых отдуваться… Хотя?
Бужу Захара, то есть Раббита, — тот еще блядун. Поэтому и позывной был: «Кролик». Ладно, ладно. Понимаю. Что не был, а есть. Заодно и ротный, то бишь отрядный, медик. Да какой из тебя медик, прости Господи? Так, мелкое недоразумение в штатном расписании. Рок-н-ролл в армейском, то есть в туристическом, штатном расписании.
— Кролик! Крол, просыпайся! Я баб привел! — говорю я ему.
— Красивые? — бормочет он сквозь сон, не открывая глаз. |