Изменить размер шрифта - +

   - Ну, казацтво, держися!
   - Ишо б годок погодить им, вышел бы я из третьей очереди.
   - А ты, дед, зачем? Аль не отломал службу?
   - Как зачнут народ крошить - и до дедов доберутся.
   - Монопольку закрыли!
   - Эх, ты, свистюля! У Марфутки хучь бочонок можно купить.
   Комиссия начала  осмотр.  В  правление  трое  казаков  провели  пьяного
окровавленного  казака.  Откидываясь  назад,  он  рвал  на  себе   рубаху,
закатывая калмыцкие глаза, хрипел:
   - Я их, мужиков, в крровь! Знай донского казака!
   Кругом, сторонясь, одобрительно посмеивались, сочувствовали:
   - Крой их!
   - За что его сбатовали?
   - Мужика какого-то изватлал!
   - Их следовает!
   - Мы им ишо врежем.
   - Я, браток, в тысячу девятьсот пятом  годе  на  усмирении  был.  То-то
смеху!
   - Война будет - нас опять на усмиренья будут гонять.
   - Будя! Пущай  вольных  нанимают.  Полиция  пущай,  а  нам,  кубыть,  и
совестно.
   У прилавка моховского магазина - давка, толкотня.  К  хозяевам  пристал
подвыпивший  Томилин  Иван.  Его  увещевал,  разводя  руками,  сам  Сергей
Платонович: компаньон его Емельян Константинович Цаца пятился к дверям.
   - Ну, цто это такое... Цестное слово, это бесцинство! Мальцик, сбегай к
атаману!
   Томилин, вытирая о шаровары потные ладони, грудью пер  на  нахмуренного
Сергея Платоновича:
   - Прижал с векселем, гад, а теперя робеешь? То-то! И морду побью, ищи с
меня! Заграбил наши казацкие права. Эх ты, сучье вымя! Гад!
   Хуторской атаман лил  масло  радостных  слов  толпившимся  вокруг  него
казакам:
   - Война? Нет, не будет. Их благородие военный пристав говорили, что это
для наглядности. Могете быть спокойными.
   - Добришша! Как возвернусь домой, зараз же на поля.
   - Да ить дело стоит!
   - Скажи на милость, что начальство думает? У меня ить более ста десятин
посеву.
   - Тимошка! Перекажи нашим, мол, завтра вернемся.
   - Никак, афишку читают? Айда туда.
   Площадь гомонила допоздна.


   Через четыре дня красные составы увозили казаков с полками и  батареями
к русско-австрийской границе.
   Война...
   В приклетях у кормушек - конский сап и смачный запах навоза. В  вагонах
- те же разговоры, песни, чаще всего:

   Всколыхнулся, взволновался
   Православный тихий Дон.
   И послушно отозвался
   На призыв монарха он.

   На станциях - любопытствующе-благоговейные  взгляды,  щупающие  казачий
лампас на шароварах; лица, еще не смывшие рабочего густого загара.
   Война!..
   Газеты, захлебывающиеся воем...
   На станциях казачьим эшелонам  женщины  махали  платочками,  улыбались,
бросали папиросы и сладости. Лишь под Воронежем в  вагон,  где  парился  с
остальными тридцатью казаками Петро Мелехов, заглянул пьяненький  старичок
железнодорожник, спросил, поводя тоненьким носиком:
   - Едете?
   - Садись с нами, дед, - за всех ответил один.
Быстрый переход