Изменить размер шрифта - +
Сгорбил спину и дружески толкнулся  о  сапог.  Пантелей
Прокофьевич шваркнул его об лавку и, глядя Аксинье в брови, крикнул:
   - Ты что ж это?.. А? Не остыл мужьин след, а ты уж хвост набок!  Гришке
я кровь спущу за это самое, а Степану твоему пропишу!.. Пущай знает!.. Ишь
ты, курва, мало тебя били... Чтоб с нонешнего дня и  ноги  твоей  на  моем
базу не ступало. Шашлы заводить с парнем, а Степан придет да мне же...
   Аксинья, сузив глаза,  слушала.  И  вдруг  бесстыдно  мотнула  подолом,
обдала Пантелея Прокофьевича запахом бабьих юбок и грудью пошла  на  него,
кривляясь и скаля зубы.
   - Ты что мне,  свекор?  А?  Свекор?..  Ты  что  меня  учишь!  Иди  свою
толстозадую учи! На своем базу распоряжайся!.. Я  тебя,  дьявола  хромого,
культяпого, в упор не вижу!.. Иди отсель, не спужаешь!
   - Погоди, дура!
   - Нечего годить, тебе не родить!..  Ступай,  откель  пришел!  А  Гришку
твоего, захочу - с костями съем  и  ответа  держать  не  буду!..  Вот  на!
Выкуси! Ну, люб мне Гришка. Ну? Вдаришь, что ль?.. Мужу пропишешь?..  Пиши
хучь наказному  атаману,  а  Гришка  мой!  Мой!  Мой!  Владаю  им  и  буду
владать!..
   Аксинья напирала на оробевшего Пантелея Прокофьевича грудью (билась она
под узкой кофточкой, как стрепет в силке), жгла его полымем  черных  глаз,
сыпала слова - одно другого страшней и  бесстыжей.  Пантелей  Прокофьевич,
подрагивая бровями, отступал к выходу, нащупал поставленный в углу костыль
и, махая рукой, задом отворил дверь.  Аксинья  вытесняла  его  из  сенцев,
задыхаясь, выкрикивала, бесновалась:
   - За всю жизнь за горькую отлюблю!.. А там  хучь  убейте!  Мой  Гришка!
Мой!
   Пантелей Прокофьевич, что-то булькая себе в бороду, зачикилял к дому.
   Гришку он нашел в горнице. Не говоря  ни  слова,  достал  его  костылем
вдоль спины. Григорий, изогнувшись, повис на отцовской руке.
   - За что, батя?
   - За дело, су-у-у-кин сын!..
   - За что?
   - Не пакости соседу! Не срами отца! Не  таскайся,  кобелина!  -  хрипел
Пантелей Прокофьевич, тягая по горнице Григория, силясь вырвать костыль.
   - Драться не дам! - глухо сапнул Григорий и,  стиснув  челюсти,  рванул
костыль. На колено его и - хряп!..
   Пантелей Прокофьевич - сына по шее тугим кулаком.
   - На сходе запорю!.. Ах ты чертово семя,  прокляяя-а-а-тый  сын!  -  Он
сучил ногами, намереваясь еще раз ударить. - На Марфушке-дурочке женю!.. Я
те выхолощу!.. Ишь ты!..
   На шум прибежала мать.
   - Прокофьич, Прокофьич!.. Охолонь трошки!.. Погоди!..
   Но старик разошелся не на шутку: поднес раз жене, опрокинул  столик  со
швейной машиной и, навоевавшись, вылетел на баз. Не успел Григорий скинуть
рубаху с разорванным в драке рукавом, как  дверь  крепко  хлястнула  и  на
пороге вновь тучей буревой укрепился Пантелей Прокофьевич.
   - Женить сукиного сына!.. -  Он  по-лошадиному  стукнул  ногой,  уперся
взглядом в мускулистую спину Григория. - Женю!.. Завтра же поеду  сватать!
Дожил, что сыном в глаза смеются!
   - Дай рубаху-то надеть, посля женишь.
Быстрый переход