|
В горнице, кроме деревянной крашеной кровати с точеными шишками по углам, стоит возле дверей окованный уемистый сундук с Аксиньиным приданым и нарядами. Под передним углом - стол, клеенка с генералом Скобелевым, скачущим на склоненные перед ним махровитые знамена; два стула, вверху - образа в бумажных ярко-убогих ореолах. Сбоку, на стене - засиженные мухами фотографии. Группа казаков - чубатые головы, выпяченные груди с часовыми цепками, оголенные клинки палашей: Степан с товарищами еще с действительной службы. На вешалке висит неприбранный Степанов мундир. Месяц глазастеет в оконную прорезь, недоверчиво щупает две белые урядницкие лычки на погоне мундира. Аксинья со вздохом целует Григория повыше переносицы на развилке бровей. - Гриша, колосочек мой... - Чего тебе? - Осталося девять ден... - Ишо не скоро. - Что я, Гриша, буду делать? - Я почем знаю. Аксинья удерживает вздох и снова гладит и разбирает спутанный Гришкин чуб. - Убьет меня Степан... - не то спрашивает, не то утвердительно говорит она. Григорий молчит. Ему хочется спать. Он с трудом раздирает липнущие веки, прямо над ним - мерцающая синевою чернь Аксиньиных глаз. - Придет муж, - небось, бросишь меня? Побоишься? - Мне что его бояться, ты - жена, ты и боись. - Зараз, с тобой, я не боюсь, а посередь дня раздумаюсь - и оторопь возьмет... Григорий зевает, перекатывая голову, говорит: - Степан придет - это не штука. Батя вон меня женить собирается. Григорий улыбается, хочет еще что-то сказать, но чувствует: рука Аксиньи под его головой как-то вдруг дрябло мякнет, вдавливается в подушку и, дрогнув, через секунду снова твердеет, принимает первоначальное положение. - Кого усватали? - приглушенно спрашивает Аксинья. - Только собирается ехать. Мать гутарила, кубыть, к Коршуновым, за ихнюю Наталью. - Наталья... Наталья - девка красивая... Дюже красивая. Что ж, женись. Надысь видела ее в церкви... Нарядная была... Аксинья говорит быстро, но слова расползаются, не доходят до слуха неживые и бесцветные слова. - Мне ее красоту за голенищу не класть. Я бы на тебе женился. Аксинья резко выдергивает из-под головы Григория руку, сухими глазами смотрит в окно. По двору - желтая ночная стынь. От сарая - тяжелая тень. Свиристят кузнечики. У Дона гудят водяные быки, угрюмые басовитые звуки ползут через одинарное оконце в горницу. - Гриша! - Надумала что? Аксинья хватает неподатливые, черствые на ласку Гришкины руки, жмет их к груди, к холодным, помертвевшим щекам, кричит стонущим голосом: - На что ты, проклятый, привязался ко мне? Что я буду делать!.. Гри-и-ишка!.. Душу ты мою вынаешь!.. Сгубилась я... Придет Степан - какой ответ держать стану?. |
