— Тина! — В его глазах были боль и страх, она поняла — страх за нее. — Тина!

   Она повернулась. Перед нею стоял совсем не тот человек, что прежде, в нем не было никакого величия, никакого огня. Он казался до бесконечности растерянным, точно вдруг очутился на краю жизни.

   — Я все вижу, Конрад, — она говорила с трудом, — я напрасно приехала. Я здесь лишняя. Лишняя со своей глупой верой и наивными надеждами на счастье!

   — Нет! — вырвалось у него. — Позволь мне сказать…

   Тина горестно покачала головой.

   — Я все равно не пойму. А того, чего не понимаю, не могу принять.

   — Боже мой! Что я наделал…

   Конрад и не думал отпираться или придумывать объяснения. Он чувствовал, что не вынес бы этого фарса.

   — Не мучайся, наверное, ты поступил правильно. Лучше было покончить с этим сейчас.

   «С чем? — подумал Конрад. — С этой женщиной и ее трогательной, доверчивой любовью, которую она берегла столько лет? Со своим собственным будущим?»

   — Тина…

   — Тебя тянет к совершенству, а я от него далека. Я слишком простая, слишком земная. Я не для тебя.

   — Ты хочешь сказать, что я не для тебя! — прошептал Конрад. — Я же не отвергаю тебя, Тина!

   — Ты уже сделал это. Тебе никто не нужен. Для таких, как ты, постоянство смертельно и простая человеческая жизнь слишком скучна. Вспомни Джоан! Обо мне пришлось бы заботиться, уделять мне внимание, а так ты сможешь по-прежнему думать только о себе и о своих великих начинаниях. Ты сделал правильный выбор.

   Он хотел выйти вместе с нею, но Тина сказала:

   — Умоляю, оставь меня, я доберусь одна!

   Конрад схватил Тину за плечи. В его голосе слышался звон оборванных струн, а в глазах стыло отчаяние поздней осени с ее пронизывающим холодом и пустотой увядших полей.

   — Да ведь ты любишь меня больше своей жизни, больше всего на свете! Прости!

   Что она могла сказать? Именно тот, кто может сделать нас счастливее всех на свете, способен причинить самую сильную боль, потому что все исходящее от него, будь то добро или зло, приобретает несказанную значимость в глазах любящего, в глазах верящего. И обманувшегося в вере. И в любви.

   Она повернулась и вышла, и ей казалось, что земля под ногами горит, а за спиной осталась пустыня. Что ж, если в ненастье проглянет солнечный луч, стоит помнить, что это не навсегда.

   Конрад вернулся в гостиную, где ждала Мишель. Она с пониманием смотрела на него. Потом подошла и тронула за руку.

   — Прости, кажется, я разрушила твое счастье. Он тяжело произнес:

   — Ты здесь ни при чем.

   — Значит, это и была твоя невеста. Она красива и, по-моему, очень добрая. Мне жаль, Конрад. Может быть, ты сумеешь ее вернуть? — В ее словах не было фальши.

   Конрад покачал головой.

   — Не знаю. Ее нельзя было так ранить, Мишель. Боюсь, она не переживет этого. Я негодяй.

   — Если б она не приехала, то не узнала бы ничего.

   — Говорят, женщины чувствуют такие вещи… Господи! Как случилось, что именно я отнял у нее последнюю каплю веры!

   А сердце выстукивало одну-единственную заунывную мелодию, на которую ложились слова: «Ты потерял Тину, ты потерял счастье, ты потерял себя, ты потерял все!»

   Вернувшись в Сидней, Тина в тот же день заехала в школу и попросила отпуск, сказав, что заболела и хочет съездить домой, в Кленси.